Черная изба

– …Не знаю, говорить ли ему, Кать. Он же злой такой стал, ему слова поперек не скажи! И взгляд у него… Я аж боюсь. Ударит ведь, ударит, Кать! Я уже и бабушку твою помочь просила, а она отказала мне. Представляешь? Отказала! И голова у нее не болит про нас. Вот кому мы нужны? Говорит, с сердцем у нее плохо. А как у нее может быть с сердцем плохо, если ее месяц как из больницы уже выписали? Все у нее хорошо с сердцем, Кать, просто не хочет она в наши проблемы влазить. Макс ведь ей неродной. Тебя она любит, а Максюшу нашего…

– Мам, она ведь и так много с Максом помогала, – запротестовала Катя. Ей не нравилось, когда мама начинала упрекать бабушку.

– Ой, помогала, – отмахнулась мать. – Вот с тобой да, с тобой помогала. Ты и выросла у меня другая – ответственная, досмотренная. Досмотрели за тобой. А за Максюшей недосмотрели – вот и мучается он теперь…

– Это не он мучается! – выпалила Катя, не сдержавшись. Ладони вспотели и дрожали – не выронить бы телефон. – Это мы мучаемся! У меня сегодня день рождения, а ты мне опять про Макса! Весь Новый год, все Рождество про Макса! Мам, я же тоже живая!

На другом конце воцарилось молчание.

Потом мама медленно проговорила:

– Не ожидала от тебя, дочь. Матери поддержка нужна. У кого мне еще ее просить? Андрей мой давно умер, Ванька бросил нас, Зоя твоя Михайловна, вон, тоже отвернулась. Теперь и ты мать предаешь.

– Мам, я никого не предаю, – слабо возразила Катя, холодея от нарастающего ужаса.

– Предательница ты, – горько подытожила мама. – Уехала от нас, а могла бы сейчас семье помогать. Тогда, может… Да что теперь говорить. С днем рождения, Екатерина. Будь счастлива.

– Мам, я…

В трубке послышались короткие гудки. Катя положила телефон на подоконник и прислонилась лбом к стенке. Пальцы рук противно кололо мелкими иголочками, лицо горело, сердце стучало так, будто она только что пробежала стометровку. «С днем рождения, Екатерина».

Катя впервые сильно, по-настоящему поссорилась с мамой. Они ругались и раньше, конечно, но предательницей ее назвали впервые. Больше всего ей сейчас хотелось лечь на кровать и разрыдаться. Но ведь в комнате гости, праздник – ее праздник… Нужно успокоиться, она позже подумает о маме, нельзя в таком состоянии к людям…

Какой-то неожиданный звук выдернул Катю из ее мыслей. Она резко обернулась. Из туалета вышла Леночка. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу, по футболке расплывались капли воды.

– Лен, – Катя постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и приветливо, – ты умывалась? Пошли в комнату, там уже тортик порезали.

– Я… потом, – уклончиво сказала Леночка, и Катя с удивлением узнала тот напряженный тонкий голос, которого ни разу слышала за эти две недели. – Там запах такой… голова болит…

– Ой, Лен, прости, – встрепенулась Катя, – это мне Вика крем для рук подарила. Мы сейчас все проветрим! Я не думала, что он такой вонючий и что тебе от него плохо станет.

Леночка не ответила. Ее взгляд был направлен куда-то вниз и вбок. Она нервно мяла в руках край футболки, и Катя заметила, что бледно-розовый лак на ногтях некрасиво облез. Похоже, Леночка не собиралась поддерживать новый модный образ, придуманный для нее Еленой Алексеевной, да и просто ухаживать за собой тоже. Волосы в беспорядке свисали на глаза, та же черная футболка, что и две недели назад, теперь была заляпана зубной пастой, джинсы вытянулись на коленках и пропахли навозом. «Она вообще не переодевалась с тех пор, как приехала», – запоздало сообразила Катя. А ведь точно же: она за это время с ними даже ни разу в прачку не сходила!

– Ты подожди здесь, – сказала Катя, забирая с подоконника телефон. – Я сейчас проветрю и тебя позову!

Она зашла в комнату. Вика радостно подскочила ей навстречу.

– Вик, тут Леночке плохо. – Катя придержала дверь ногой, чтобы та не закрылась. – Надо, наверное, сворачиваться. Ей от запаха нехорошо стало, она сейчас ляжет.

Вика закатила глаза.

– Кать, ей все время плохо, – скучающим тоном возразила она, разглядывая лампочку под потолком. – Ну давайте тогда вообще ничего не делать. Давайте все ляжем жопой кверху и будем страдать. Не надо тортиков, шариков. Мыться, кстати, тоже не надо, а то вдруг ей от запаха мыла поплохеет? Ей вот пофиг на то, что нам неприятно, между прочим. Она зубы не чистит, одежду не меняет и в душе, кажется, не была с тех пор, как приехала. Не учится, не прибирается – только ест да спит. А тут, видите ли, кремом запахло – и у нее сердечный приступ. А Надя, между прочим, с ней за одной партой сидит и ароматами наслаждается…

– Вик, – предостерегающе сказала Катя, открывая форточку, – она может услышать.

– А мне пофиг, что она там услышит! – выкрикнула Вика, и лицо у нее стало совсем детским, обиженным и разозленным. – Вот и пусть слышит! Есть правила общежития! Если не хочет их соблюдать – пусть валит обратно в свой свинарник! А если Лен Лексевне все окей, то пусть забирает ее к себе в квартиру! Больная она, не больная… Я не подписывалась жить в каком-то лазарете! Я просто хотела… хотела праздник устроить, а теперь, оказывается, опять все не так сделала! Леночке не угодила!