Черная книга

Дорогой друг или враг, знаешь, мне понравилось это ощущение пистолета в руке. И когда Кафферти переместил мой палец на спуск… это он нажал крючок. Я в этом уверен. Но если бы он не сделал этого? Выстрелил бы я сам, чувствуя на своей руке его сильную, уверенную руку? И вот теперь, по прошествии всех этих лет, после всех дурных снов, холодного пота и страхов, случилось кое-что. Дело открыли заново. Я поговорил с Кафферти, который сказал, что мне не о чем беспокоиться. Он говорит, что я должен направить всю свою энергию на пивоварню. Похоже, он знает о нашем финансовом состоянии больше, чем я. Отец собирается на следующий год уйти на покой. Бизнес будет целиком принадлежать мне. Бизнес будет целиком принадлежать Кафферти. Я видел его на различных общественных и благотворительных мероприятиях в сопровождении Мо. Мы разговаривали. Но никогда после того вечера нам не было хорошо в компании друг друга. В тот вечер я показал, что от меня не будет пользы. Вероятно, я продемонстрировал собственную слабость, разбив эту бутылку с водкой. А может быть, таким изначально и был его план. Увидев меня, он неизменно подмигивает. Правда, он почти всем подмигивает. Но когда он подмигивает мне, то он словно прицеливается, берет меня на мушку. Господи, неужели я вечно буду у него на мушке? Если бы мне не было так страшно, я бы молился о том, чтобы полиция все узнала про меня. Но Кафферти им не позволит. Никогда не позволит. Никогда.

Ребус закрыл дневник. Сердце его учащенно билось. Несчастный ты сукин сын, Ангус. Прочтя о том, что у нас оказался пистолет, ты решил, что мы нашли на нем твои отпечатки и занялись тобой.

Но вместо этого Кафферти пустился во все тяжкие — попытался подвести под статью Ребуса, чтобы на какое-то время исключить его из расследования. И по иронии судьбы, поскольку прежние отпечатки с пистолета были стерты, Ангус мог не опасаться обвинения в убийстве, которого на самом деле не совершал.

Но опять же все это оставалось неподтвержденным. Ребус представил себе, как будет торжествовать защита, если он придет в здание суда на Королевской Миле с одним только дневником выздоравливающего алкоголика в качестве доказательства. Эдинбургские суды в лучшем случае проявляли свою известную твердость. При наличии адвоката, которого может позволить себе Кафферти, такое дело с самого начала обречено на провал.

Но Ребус знал: он должен что-то сделать с Кафферти. Этот тип заслужил наказание. Миллион наказаний. Пусть наказание соответствует преступлению, подумал он. Но потом отринул эту мысль. Нет уж, хватит.

Он не поехал домой. Во всяком случае, не сразу. Вышел из опустевшего кабинета, сел в машину и некоторое время сидел на парковке. Ключ был в замке зажигания, но Ребус не прикасался к нему. Его руки свободно лежали на рулевом колесе. Прошел почти час. Наконец он завел двигатель. Главным образом потому, что стало холодно. Он никуда не поехал, если не считать тех поездок, что совершались в его голове, и, медленно, но уверенно возвращаясь и выбирая новые маршруты, он набрел на идею. Пусть наказание соответствует преступлению. Но речь не о Кафферти. Нет, не о Кафферти.

Об Эндрю Макфейле.

33

Ребус два дня не появлялся на Сент-Леонардс, хотя и получил сообщение от Фермера Уотсона, что Бродерик Гибсон собирается возбудить против него дело за преследование сына.

— Его сын много лет сам преследовал себя, — таким было единственное замечание Ребуса.

Но теперь он дождался в машине, когда выпустят Энди Стила. Рыбак и неудачливый частный детектив моргал на ярком солнце. Ребус гуднул, и Стил осторожно приблизился. Ребус опустил стекло.