Хвала Аллаху, он целым и невредимым добрался до своего дома в Нишанташи (дом назывался Шехрикальп). Я думал, что, войдя в свою квартиру на чердаке, он ляжет спать, чтобы забыть о горестях, которые мне так хотелось понять и облегчить. Но нет, он сел в кресло и некоторое время курил, листая газету. Потом начал расхаживать по комнате, и я пригляделся к ней: старая мебель, обшарпанный стол, выцветшие шторы, бумаги, книги… Внезапно он сел за стол, покачался на скрипучем стуле, схватил ручку и начал, склонившись, писать что-то на чистом листе бумаги.
Я был совсем рядом с ним, можно сказать, нависал над столом, на котором царил полный хаос, и наблюдал с самого близкого расстояния, как он пишет: аккуратно, словно школьник, спокойно и с наслаждением, будто смотрит любимый фильм, – но взгляд его был обращен внутрь. Меня переполняла гордость, как отца, который следит за любимым сыном, пишущим первое в его жизни письмо. Ближе к концу предложения он едва заметно поджимал губы; взгляд, подрагивая, двигался по бумаге вместе со словами. Когда он исписал уже почти целую страницу, я прочитал написанное и содрогнулся, словно от острой боли.
Это были не слова, рожденные его душой, которую мне так хотелось понять, – он всего лишь записал мои собственные фразы, те, которые вы сейчас читаете. На бумаге был не его, а мой мир, не его, а мои слова, по которым вы так быстро (пожалуйста, помедленнее!) пробегаете взглядом. Мне хотелось прервать его, попросить, чтобы он записывал свои собственные мысли, но, будто во сне, я мог только смотреть, как выходит из-под его пера слово за словом, и каждое из них усиливало мою боль.
Перед тем как начать новый абзац, он немного помедлил. Посмотрел в мою сторону, будто увидел меня, будто мы встретились взглядом. Вы наверняка читали в старых книгах и журналах о милых беседах между писателем и музой; шутники-художники любили иллюстрировать эти рассказы, изображая, как задумчивый писатель и прелестная маленькая муза росточком не выше пера улыбаются друг другу. Именно такими улыбками обменялись и мы. Я преисполнился надежды: его понимающий взгляд наверняка означал, что все наконец прояснится. Он поймет истину и начнет писать о своем мире, который так меня интересует, а я с наслаждением буду читать эти рассказы – доказательство того, что он может быть сам собой.
Но нет, ничего такого не произошло. Еще раз улыбнувшись мне мимолетной счастливой улыбкой – будто прояснил все, что нужно было прояснить, будто решил шахматную задачу, – он на миг замер в волнении и написал последние слова, погрузившие мой мир в темноту, в которой ничего уже нельзя было разобрать.
Глава 11
Память мы потеряли в кино
Кино портит не только зрение, но и ум ребенка.
Проснувшись, Галип сразу понял, что снова идет снег. Может быть, он почувствовал это еще во сне – там городской шум тоже был приглушен снежной тишиной. Впрочем, что именно ему снилось, он забыл – сначала помнил, а потом, пока смотрел в окно, забыл. Уже давно стемнело. Галип принял прохладный душ – вода в колонке так и не нагрелась – и оделся. Взял бумагу и ручку, сел за стол и поработал над своим списком. Потом побрился и, надев серый пиджак, который, как говорила Рюйя, ему шел (точно такой же был у Джеляля), а также теплое пальто, вышел на улицу.
Снег уже не падал; он лежал слоем в несколько сантиметров на тротуарах и на припаркованных машинах. Люди, возвращающиеся домой из субботнего похода по магазинам с пакетами в руках, ступали по нему осторожно, словно космические путешественники по мягкой поверхности новооткрытой планеты, с которой они только начинают знакомиться.
Дойдя до площади Нишанташи, Галип обрадовался, увидев, что движение на проспекте не застопорилось из-за снегопада. У газетчика, который по вечерам раскладывал свой переносной прилавок рядом с бакалейной лавкой, он купил завтрашний номер «Миллийет», притаившийся среди журналов с голыми женщинами на обложках. Потом зашел в закусочную напротив, сел в угол, где его не могли увидеть проходящие по улице, заказал томатный суп и котлеты. В ожидании еды он положил на стол газету и внимательно прочитал воскресную статью Джеляля.
Статья, в которой Джеляль рассуждал о памяти, была написана много лет назад, но оказалось, что некоторые предложения Галип помнит слово в слово. За кофе он сделал в ней несколько пометок. Потом вышел на улицу, поймал такси («плимут-59») и поехал в Бакыркёй.