Черная книга

Поездка была долгая. Галипу казалось, будто за окном такси он видит не Стамбул, а какой-то совершенно другой город. Там, где улица Гюмюшсуйю выходит к дворцу Долмабахче, столкнулись три муниципальных автобуса, вокруг собралась толпа. На остановках было совсем пусто. Опустившийся на город снег словно принес с собой какое-то странное чувство подавленности; фонари потускнели, вечернее движение, без которого город не был бы городом, остановилось; в Стамбул будто бы вернулась средневековая ночь, когда все запирают двери и на улицах нет ни души. Снег, лежащий на куполах мечетей, на крышах складов и нищих лачуг, казался не белым, а синим. Проезжая через Аксарай, они увидели проституток с синеватыми лицами и фиолетовыми губами; у крепостных стен – подростков, катающихся с обледеневшего склона на деревянной приставной лестнице, у выезда с автовокзала – синие мигалки полицейских машин: полиция подвергала досмотру автобусы, сквозь окна которых виднелись испуганные лица пассажиров. Пожилой шофер рассказал невероятную историю об одной давней зиме, когда замерз Босфор. Галип в тусклом свете лампочки над пассажирским сиденьем испещрил воскресную статью Джеляля цифрами, значками и буквами, но ни к какому конкретному выводу не пришел. Когда такси добралось до района Синанпаша, шофер сказал, что дальше ехать не может – и так слишком далеко заехал. Галип вылез из машины и дальше пошел пешком.

Квартал Гюнтепе оказался еще ближе к шоссе, чем ему помнилось. Улица, по бокам которой тянулись бетонные двухэтажные дома с занавешенными окнами и темные магазинные витрины, сначала пошла немного вверх и вдруг вывела Галипа на небольшую площадь – посреди нее стоял бюст Ататюрка (не памятник), обозначенный маленьким прямоугольником на карте, той, что Галип разглядывал утром. Надеясь, что хорошо запомнил карту, он свернул на улицу, шедшую вдоль исписанной политическими лозунгами стены довольно большой мечети.

Галипу даже думать не хотелось о том, что Рюйя может быть в одном из этих домов с выглядывающими из окон печными трубами и покосившимися балконами. Вспомнилось, как однажды, десять лет назад, он пришел сюда, тоже почти уже в полночь, и, заглянув в открытое окно, увидел картину, о которой ему тоже не хотелось даже думать, – увидел и сразу же отошел от окна. В тот жаркий августовский вечер Рюйя, одетая в ситцевое платье без рукавов, сидела за столом, на котором громоздились груды бумаг, и, поглощенная работой, порой наматывала на палец локон своих волос; ее муж, расположившийся спиной к окну, размешивал сахар в чашке с чаем, а вокруг лампочки без абажура, висевшей прямо у них над головами, совершал свои последние, все менее ровные круги обреченный на смерть ночной мотылек. На столе между супругами стояло блюдце с инжиром и баллончик со средством от комаров. Галип очень хорошо помнил, как позвякивала о края чашки ложечка и стрекотали в кустах цикады, но сейчас, увидев на фонарном столбе наполовину залепленную снегом табличку «ул. Рефет-бея», понял, что местность кажется ему совершенно незнакомой.

Он дважды прошел по улице из конца в конец – от площадки, где играла в снежки детвора, до освещенной фонарем огромной афиши, изображавшей женщину с невыразительным лицом, которую кто-то ослепил, замалевав глаза. Все дома были двухэтажные, и ни на одном не имелось номера, так что Галип только со второго раза неохотно узнал строение со скучными неоштукатуренными стенами, мимо которого сначала спокойно прошел, окно и дверную ручку, которую десять лет назад так и не осмелился повернуть. Дом надстроили на один этаж, вокруг сада поставили ограду, землю покрыли бетоном. На первом этаже было темно, но голубоватый свет, проникавший сквозь задернутые шторы на втором этаже, куда вел отдельный вход, и серно-желтый дымок, вьющийся над печной трубой, которая торчала из стены наведенным на улицу пушечным стволом, сулили незваному ночному гостю, готовому постучаться в дверь, горячий ужин, жаркий очаг и встречу с добросердечными людьми, весь вечер глядящими в телевизор.