Черная книга

Десять лет назад здесь, в этом доме, они с Рюйей-ханум пытались жить, прячась за вымышленными именами и фальшивыми документами, – во имя дела, в которое верили всей душой. (Галип внимательно разглядывал свои ногти.) Они переводили воззвания, присланные из страны, где им никогда не доводилось бывать, и написанные на языке той же далекой страны, стараясь ничего не упустить в переводе; перепечатывали на машинке и размножали на гектографе политические пророчества, изреченные людьми, которых они никогда не видели, чтобы донести их до людей, которых никогда не увидят. Всем этим, разумеется, они занимались лишь потому, что на самом деле им хотелось стать кем-то другим. Как они радовались, узнав, что какой-нибудь новый знакомый принял их вымышленные имена за настоящие! Порой кто-нибудь из них, позабыв про усталость после долгих часов работы на фабрике, выпускающей батарейки, про статьи, которые нужно написать, и воззвания, которые нужно распространить, по нескольку минут рассматривал свой новый фальшивый паспорт. Им, полным юного энтузиазма и оптимизма, так нравилось говорить: «Мы изменились!» или «Мы стали теперь совсем другими людьми!», что они, бывало, специально создавали друг другу ситуации, в которых уместно было бы произнести подобную фразу. Новые паспорта словно дарили им новые личности, и оттого они могли видеть в мире смыслы, которых не видели раньше. Мир был для них совершенно новой энциклопедией, которую можно прочитать от начала до конца; по мере чтения энциклопедия менялась, и они – вместе с ней, так что, добравшись до последней страницы, можно было вернуться к первому тому и начать читать мир-энциклопедию сызнова, блуждая среди слов и от радости забывая, какую по счету личность они меняют, какой по счету паспорт лежит у них в кармане. (Пока хозяин дома блуждал среди слов, сравнивая мир с энциклопедией, – это сравнение он явно тоже употреблял не впервые, – Галип заметил на одной из полок буфета тома «Сокровищницы знаний», энциклопедии, которую том за томом выпускала одна газета.) Однако теперь, годы спустя, он понимает, что этот порочный круг был всего лишь инструментом обмана. Думать, будто, став другим человеком, потом еще одним, еще и еще, ты рано или поздно сможешь вернуться к первоначальному радостному бытию, есть ни на чем не основанный, пустой оптимизм. Где-то на полпути супруги осознали, что заблудились, потерялись среди знаков, смысл которых перестали понимать, среди писем, воззваний, рисунков, лиц, пистолетов. В то время этот дом стоял на вершине голого холма, один как перст. Как-то вечером Рюйя затолкала в сумочку кое-что из своих вещей и вернулась к родителям, в свой старый дом, который виделся ей более безопасным.

Увлекаясь рассказом, хозяин дома, в облике которого Галипу чудилось что-то от Сорванца Зайца из старого детского журнала, порой вскакивал с кресла и принимался ходить взад-вперед по комнате, отчего у Галипа сонно кружилась голова. Когда от него ушла Рюйя, он понял: для того чтобы сорвать «их» планы, нужно вернуться туда, откуда все началось. Как видит Галип-бей, этот дом – типичное жилище «мелкого буржуа», он же «представитель среднего класса», он же «наш верный традициям соотечественник». Здесь есть все, что нужно: старые кресла в чехлах из ситца в цветочек, шторы из синтетической ткани, выцветший ковер, эмалированные тарелки с орнаментом из бабочек по ободку, громоздкий буфет, где стоит сахарница, извлекаемая лишь по праздникам, когда приходят гости, и набор ликерных рюмок, в которые никто никогда не наливал ликер. Жена его, понятное дело, не такая образованная и блестящая особа, как Рюйя, это простая, скромная, тихая женщина (тут хозяйка дома улыбнулась сначала Галипу – какой смысл был скрыт в ее улыбке, тот не понял, – а потом мужу), она похожа на свою мать, а ее отец приходится ему дядей. И дети у них хорошие. Точно такой же жизнью жил бы сейчас его отец, если бы Всевышний не забрал его. Сознательно выбрав такую жизнь, он срывает заговор, плетущийся две тысячи лет. Он не желает становиться кем-то другим и остается самим собой – таков его способ сопротивления.