— Да? Вот представляешь "таких" случаев не было! Мы опросили свидетелей. Выяснили, что между первыми и последующими выстрелами был временной промежуток. Провели опознание трупов. И представляешь, подумали, что ты каким-то образом узнал об участии этих уродов-предателей в расстрелах евреев. Как у вас, разведчиков гибнут языки при попытке к бегству, ни для кого не секрет. Видишь, какая ошибка. Оказывается вина на автомате, а не конкретном старшине.
— Вот, вот, товарищ майор, хорошего человека чуть не обвинили в преступлении. Неужели вы могли про меня так плохо подумать?
Они играли словами и понятиями, зная, что оппонент занимается тем же. Фактов-то нет и это беседа, а не допрос.
— Ну, мы же не знали, что тут виновато некачественное немецкое оружие. Принесите-ка мне ваш "МП" я отдам его оружейникам в ремонт.
"Три раза "ха-ха". За кого он меня держит?"
— Товарищ майор, я же знал куда еду, Конечно, я его сразу заменил на более надежную модель — наш ППС. А это немецкое барахло кинул в общую кучу. Зачем мне здесь фашистская халтура?
— И почему я не удивлен. — Майор пожал плечами и развел руками. — Предполагая вашу невиновность, генерал просил передать. Если вам снова попадутся предатели, пожалуйста, дайте ему знать любым способом. Эта сволочь не должна легко умирать. Поверьте, им сумеют создать до суда "особые" условия. Наши специалисты позаботятся об этом. Только дайте возможность побеседовать с ними. Вот номер телефона генерала.
И Плаксин протянул Генриху бумажку.
— Это о прошедшем. Теперь о будущем. Поскольку нам предстоит вместе работать…
Напускная безмятежность на лице Шаца потеряла оживляющую мягкость жизни. Маска. Угрюмые стены крепости, скрывающие истину. И только глаза. Чуть прищуренные глаза — предательски выдавали правду. Он на бесконечное мгновение выпал из "сейчас" в "тогда"…
"Работа" — какое страшное ОБЫДЕННОЕ слово. Обычная такая "работа" последних лет. Резать и убивать, а ещё лежать под ливнем пуль и осколков, засекая систему огня в разведке — боем, оставаться втроем из восемнадцати на сраной высоте…
Как много их — друзей хороших, лежать осталось в темноте… Остались там, на раскисшей и иссушенной, заметенной снегом и поросшей травой земле…
"Идем на работу" — так они, посмеиваясь, называли свои выходы за передовую. Как когда-то, уходя из дома в далеком прошлом, говорили им отцы, Уходили и возвращались. И они уйдут и ВЕРНУТЬСЯ! И не капельки не страшно. Это просто РАБОТА.
У них были приметы и знаки. Вовка Сидоренко знал: обоср…ся во сне — это вернуться без потерь. Немцы заметили, накрыли огнем, а он: "Спокойно мужики, Я обделался во сне" И не ошибся ни разу.
Перед выходом нельзя было видеть женщин. Разведчики идут к переднему краю, а штабные с матюками проверяют, нет ли где женского силуэта. Не дай Бог мелькнет связистка или санинструктор. Всё. Можно их расстреливать, но сегодня никуда не пойдут.
Нельзя было брать в поиск кляп и веревку. Связывали руки захваченного его же ремнем.
Суеверия не верящих в Бога, но шепчущих молитву по павшим друзьям…[49]
В эти мгновения Шац был уже не в маленькой комнатке. Генрих стоял в коротком строю грязных, мокрых полуголодных разведчиков. Поиск неудался. Были раненные и убитые, но не было главного — "языка" Чистенький ухоженный "смершевец" покуривал в сторонке папироску, а перед ними усталыми и злыми ярился начальник разведки. Рука фронтовика непроизвольно дернулись к ремню несуществующего автомата…
Плаксин считал себя опытным работником. Тридцать лет. Майор с перспективой роста. Беседуя с подчиненными он старался следить за микромоторикой лица собеседника. Во время замеченные изменения помогают вести разговор в нужном ключе. Злой прищур глаз этого мятого чучела с кое-как почищенными сапогами заставил его запнуться. Майор понял, что бывший разведчик его не слышит.
Его, как когда-то на фронте, вновь захлестнула обида и злость на этих заносчивых чванливых неумех — разведчиков. Да, они ходят под смертью, каждую ночь лазят по немецким тылам, несут потери. Но это не дает им права держать себя неприкасаемой элитой! Все воюют, аристократов у нас нет!
Он снова видел эту толпу отморозков, которым все равно своих или чужих резать. Для них: "Штабы бывают двух типов. Свои и вражеские. Вражеские уничтожать можно. А свои, к сожалению, нельзя"[50]
— когда-то при нем заметил начальник отдела "Смерш".Какие найти слова, как вдолбить им, что срочно, безотлагательно нужен "язык"? Нужен как хлеб, как воздух! Иначе сорвется наступление, ни за что погибнут тысячи и тысячи. Плаксин пошел бы с ними сам. Но кто его, секретоносителя, за линию фронта пустит? Попробовать объяснить по-доброму, по-человечески? Примут за слабость, сядут на шею.
— … мать! Вы не разведчики, вы проститутки беременные, сраного немца притащить не можете! — Матом, криком, дуростью и самодурством, угрозами только и получается хоть как-то подействовать, замотивировать "этих", чтобы пошли и притащили "языка".