Закон даёт мне право убить другого — лишь в целях необходимой самообороны, а под необходимой самообороной закон разумеет лишь оборону — в случае крайней необходимости — своей собственной жизни. Закон не дозволяет мне убить кого-то, чтобы спасти своего отца, или своего сына, или своего лучшего друга, или чтобы защитить свою возлюбленную от насилия либо поругания. Закон смехотворен, короче говоря, — ни один порядочный человек не станет руководствоваться им в своих поступках.
Война была тяжелым испытанием для любого человека. Если грязь можно смыть, постоянное чувство голода притупить относительной сытостью, холод забыть… То как забыть убийства себе подобных? Жестокость оправданную и неоправданную, кровь друзей, кровь врагов на твоих руках? На войне любой нормальный разумный терял нормальность и разумность, те качества, что воспитывались в людях веками и назывались моральными нормами, отличающими человека от зверя. Во всё дальше отдаляющемся от меня двадцать первом веке было придумано слово — "реабилитация", в приближающемся и всё глубже проникающем в меня двадцатом про него ещё не знали или не считали нужным знать. Но не знать о чем-то, не значит, что оно не существует.
И глубокие психологические и психические травмы у людей были. Существовали независимо от их знаний и желаний. Я отчего-то думал, что тут все наперебой говорят с друг с другом о войне и о разных "случаях на войне". Но это было не так.
Существует в людях некий барьер, не позволяющий наслаждаться страданиями и жестокостью, смаковать страшное и противное природе человека. И потому мои сослуживцы, случайные знакомые и просто контактировавшие со мной — избегали говорить на эту тему. И моё незнание реалий той войны списывалось на "обычность" нежелания вспоминать. Я мог больше не заикаться и говорить нормально, хотя и я продолжал стараться чаще молчать.
Живу я тут. Просто живу — не строю никаких планов. Рутина. Скука. Как-то даже привык. Все мысли о быте… о еде, о дровах, о службе… вжился. Странно мне тут многое, но привык. Народ конечно в большинстве малообразованный. Как сказали бы наши продвинутые юноши — "бескультурный". А мне как-то на это плевать. Нормальные люди — обычные. А что мало знают или читали…? Так и у нас, с этим интернетом и западными штуками вроде ЕГЭ — стало столько тупых! Я просто отчего-то помню о том, что это они — именно эти "малообразованные" люди, вытащили страну. Дали этот шанс — "продвинутым". И если б не они — эти "особо культурные", были бы такими же. Это они "совок" и "быдло" — сейчас недоедают, надрываются, трудятся и умирают. Нет у меня права — никого осуждать! Нету! И не мне судить кого-то за то, что у них не было шанса — поучиться побольше или как правильно ножом с вилкой пользоваться… Я — права такого не имею!
Взять тех же местных казахов — эти вообще по-русски с трудом пять слов. Что их за это осуждать?! Как жили при феодализме — так и живут. И все нормально. Они пасут скот, гоняют его сюда — на мясокомбинат. Крадут по-старинке, да и не только друг у друга скотину. У них вечные разборки.
Забавный они народ. Если казах начальник — он работать никогда сам не будет, но вот всех остальных заставит. А в начальники они рвутся всеми силами. Помню хохму из своего прошлого. Понадобился в соседнюю контору — дворник. Повесили объявление у вокзала: "Срочно требуется дворник!..". Неделю никого, вторая пошла… И тут какой-то шутник дописал на объявлении от руки: "Срочно требуется СТАРШИЙ дворник!..". За день пришло пятеро!!!
Рабочий день заканчивался. Надоевшее солнце косматым малиновым шаром уходило за дома. Станет хоть немного прохладнее. Вспомнил ведь я немного. Голод будет. Неурожай будет страшный. Мало нам войны, так ещё и это. Насколько я помню, скоро пройдет волна диверсий на западных рубежах нашей Родины. Пройдет — не пройдет. Но ситуация обострится. Надо туда уезжать. Неуютно я себя здесь чувствую. — Старший лейтенант Адамович! — ввалившись ко мне в кабинет, по-уставному проорал старшина — Генрих Шац.
— Я!!! — гаркнув, я подскочил и вытянувшись во фрунт, сделал грудь колесом и начал поедать по-уставному начальство. "Имея вид лихой и придурковатый" — как написано в уставе Петра I.