Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Информация неизвестная Николаю…

Пиво в Советском Союзе, в отличие от секса, было. Наркомпищепром (Наркомат Пищевой Промышленности) неусыпно заботился о том, чтобы на столе советского человека было всё, как в лучших домах, в том числе, и бутылочка-другая пивка.

Еще до войны начали выпускать 8 сортов советского пива.

Четыре "светлых" сорта: "Жигулевское", "Русское", "Московское" и "Ленинградское".

И четыре "темных": "Украинское", "Мартовское", "Портер" и "Карамельное". Последнее содержало не больше 1,5 процента алкоголя и предназначалось для диетического питания, в частности, повышения лактации у кормящих женщин.

Разнообразие сортов советского пива декларировалось в прессе, рекламных плакатах и кулинарных книгах. На деле же в продажу поступало всего два: "Московское" и вечное "Жигулевское". "Московское" стоило 22 рубля, а демократичное "Жигулевское" — 15 рублей за бутылку емкостью 0,33 литра. Разница в цене иногда служила поводом для махинаций. Так, работницы буфета концертного зала им. Чайковского, очага культуры, между прочим, в теплой воде отклеивали этикетки с использованных бутылочек "Московского" и присобачивали их на "Жигулевское". Чистая прибыль составляла десятки тысяч рублей в месяц — немыслимая сумма по тем временам. Несчастный Володя Шарапов, напомню, давился кофейком, купленным на 100 рублей в "Астории". А Сталинская премия 1 степени составляла 100 тысяч рублей. Нечестные буфетчицы жили явно получше и тех, и других. Правда, недолго. Вскоре их повязали, судили и приговорили к заключению с конфискацией имущества и поражением в правах. Такие вот приключения пива в СССР.

Губит, как говорится, людей не пиво…[11]

Пивная "Голубой Дунай" располагалась за углом бани. Это был не ларек, а пристройка с разбитой, щелястой дверью. Баня и пивная, так сказать — "два в одном". А чего? И то, и это — учреждения "культурного досуга". Очередь в пивную, хоть и небольшую — было видно издалека. В ней смешались и мужики и бабы. Бабы краснолицые, распаренные — с помывки. Мужики, в рабочей одежде — прямо со смены.

Мы встали в общую очередь — хрен вам, а не привилегии. Все одинаковые. Народ со смены уставший и злой. Бабы домой спешат — кормить "кормильцев". Они боевые. Могут без разговоров любому попытавшемуся прорваться без очереди — вписать по лицу.

Пока шли по дороге — Генрих рассказывал о дороговизне на рынке, о больных папе с мамой, работающих в какой-то инвалидной мастерской, о массе родных — проживающих на Украине и в Белоруссии. Вот только неизвестно выжили они или нет.

"Вот ведь действительно "богоизбранный" народ. Сколько не зверствовали гитлеровцы, но уничтожить всех евреев так и не сумели. Сколько там их было-то? Но не смогли".

— Знаешь, Серёга — за скольких добрых людей моя родня молится?! За поляков, белорусов, украинцев… Они ведь знали, что смертельно рискуют, но всё равно — прятали, помогали, делились последним… с евреями. Но и сук тоже хватало и хватает. Власовцы скрытые…