— Файный ты хлопец, Сёма, — продолжил Генрих. — А главное — ученый. А откуда ты такие стихи знаешь?
— Та у нас на батарее студент один был — москвыч. Так тот дюже вученый был.
Вот он рассказывал. А я запомнил.
— Вот видишь!..и к месту применил свое знание! А еще такие стишата знаешь?
— Знаю… — в некотором раздумье прогудел простодушный Семен.
— А ну расскажи!
— Я много кого знаю. Маяковский подойдет?
— Подойдет…
Семен приосанился и встал в позу копирующую кого-то, и продекламировал:
— Хорош! — Заорал я. — Ладно, Сёма…! Он — не понимает. А ты-то… Генрих?!
Охренел что ли? Устроили тут диспут.
— А шо — хорошие стишата, — тут же с апломбом парировал Шац.
Никакого раскаяния я на его лице не заметил.
— Ты Генрих и, правда дурак или притворяешься?
— А шо?
— А то…!!! Брякнет Семен где-нибудь такое, и пришьют ему опорочивание советского строя. И никакие заслуги не спасут.
— Намекаешь, что кто-то из нас может донести?
— Ты Генрих не еврей… — ты идиот!
— …?
— Ты не слышал, что даже стены имеют уши?
Сеня непонимающе смотрел на нас.
— Сёма, — обратился я к нему, — Ты не то, что вслух таких стихов не рассказывай — ты забудь вообще, что их слышал.
— Почему? — Семен и, правда, не понимал.
— Сема — ты Советскую власть любишь? — проникновенно спросил я.
— Конечно!
— Так вот — эти стихи клевещут на неё.
— А…
— А все остальные, такие же — тоже. Ты просто поверь мне на слово. Вон Шац подтвердит.
Генрих несколько удрученно кивнул:
— Забудь Сёма! Это была неудачная шутка. Не рассказывай эти стихи никогда. Может и правда скверно кончится…
В общем, Семена убедили. И он ушел зашивать рукав.
— Серый, хочешь, анекдот расскажу. Глядя на Сёму, вспомнил.
— Рассказывай.
— Выходит Маяковский из кабака, окруженный кучей красивых девиц. Они его начинают охаживать:
— Владимир! А это правда, что Вы можете сочинить стихотворение прямо с ходу, на месте?
— Конечно! — говорит подвыпивший поэт революции. — Давайте тему!
— Ну, вот видите, в канаве — пьяница валяется.
Маяковский, гордо выпрямившись, громогласно начинает:
Голос из канавы:
Маяковский:
— Пойдемте девушки, — это Есенин.
Я вежливо поржал над политическим анекдотом.
Бесконечно жаркий день медленно переваривал на вторую половину…
Глава 2
Самый великий подвиг это тот, о котором никто не узнает! Даже тот, кто будет жить…
Захар Пилат воевал в разведке три года. В конце сорок четвертого, Захар получил письмо из освобожденной Одессы. Оказывается, что его мать и сестра выжили во время немецкой оккупации и не погибли в гетто. Все это время их прятали соседи. Захар попросил у командования недельный отпуск на родину. Такой вид поощрения для разведчиков существовал. Но начальство в просьбе отказало. Внутри Захара словно "сломалась какая-то пружина"…
Понимаете, провоевать три года в разведке — тут никакая психика не выдержит. Поползли в поиск, вдруг за десять метров до немецких окопов Захар встает в полный рост и идет молча на опешивших немцев. Такое повторилось несколько раз. Он не искал смерти, но его нервы сдали. Мы решили его спасти. К начальству пришла делегация разведчиков. Мы попросили сберечь Пилата, и не направлять его больше в поиск. Уже шел апрель сорок пятого года. Облап поговорил с Пилатом лично, и Захар согласился перейти в разведотдел дивизии. После Кенигсберга, нас погрузили в эшелоны и перебросили на берлинское направление. Колонна штаба дивизии добиралась под Берлин на автомашинах. Когда они прибыли, мы стали спрашивать — "Где Пилат?". Все только глаза отводят в сторону и молчат. Выяснилось следующее…
Ехали они через Польшу. Где-то под Познанью, в какой-то деревне попали на польскую свадьбу. Захар никогда не пил спиртного и остался возле машины. С ними был капитан — шифровальщик, ходивший все время вместе с портфелем с секретными документами. Выходит этот пьяный капитан из дома, где шла свадьба, без "секретного" портфеля. Захар стоял возле машины. Капитан с матами набросился на него — "Где мой портфель?". Захар ответил — "У меня своего барахла хватает, а вы за своим сами присматривайте".
Пьяный капитан вытащил пистолет и засадил три пули в живот Захару. Насмерть…
Пошли мы этого "секретчика" убивать. Начальство к этому приготовилось. Возле дома с арестованным капитаном разместили в боевой готовности взвод автоматчиков, ждут разведроту. Но даже Облап не стал нас уговаривать остановиться. Он тоже чтил законы разведчиков. Пришли к этому дому. Навстречу мне вышел прокурор дивизии Гуревич.
— Гена, — говорит он, — не делайте этого.