Чёрная кошка, или Злой дух

Ох, ёптыть!.. Ну и фантазия у этих современных двуногих… Словом, назвали меня до безобразия пошло: Тина. Да-да, блядь, породистому, грациозному, истинно независимому живому существу натурально приклеили ярлык каких-то отстойных болотных водорослей. Андрей этот, звон-муде, сообщил супружнице своей Нине, что вычитал то ли у Хигира, то ли ещё у какого шарлатана, будто бы гармоничные отношения возможны лишь между теми одушевлёнными особями подлунного мира, у которых клички, то бишь погонялы-имена, хотя бы отчасти совпадают по звучанию. Идеально, мол, если в обозначении имён собравшихся жить вместе тварей Божьих есть одинаковые гласные, а ещё лучше аналогичные согласные. Вот, мол, – вдохновенно вешал жене лапшу на уши болтливый Андрей, – он с ней счастлив в браке, потому что в её имени есть две буквы, «органично, хотя и инверсивно» входящие в состав его собственного имени. Причём одна из них – согласная, что «особенно ценно»! По этому случаю, блин, в приютившей меня семейке было радости полные штаны.

А в имени Тина, безостановочно разглагольствовал далее этот мудила Андрей, присутствуют те же две буквы, что и в именах её хозяев (у Нины так и вообще три), посему кошка с такой кличкой должна-де «мирно ужиться с нами». Кроме того, заметил Андрей, прикольно было бы дать «черномазенькой четвероногой прелестнице» – каково мне, зрелому мужику, слышать в свой адрес этакие фамильярные дефиниции, эх, ебёна мать!.. – имя «великой темнокожей певицы Тины Тёрнер». Выходило, что меня назвали в честь Тины Тёрнер – спасибо хоть, что не Тины Канделаки, уж этого позора я бы точно не пережил…

Мне постелили на полу сложенный вчетверо ворсистый зимний шарф. Отныне это моё спальное место. Рядом дверь на кухню и в крошечную прихожую. Но я ведь не собака какая-нибудь драная, чтобы спать при входе, неусыпно охраняя покой ненаглядных хозяев! И в первую же ночь, едва Андрей и Нина улеглись на чужой облезлой тахте почивать, – как выяснилось позднее, они снимали скромное жильё в подмосковном городишке за сумасшедшую прорву долларов, – я стал во всю свою юную глотку мяукать, чтобы и меня допустили на пресловутую тахту. От входной двери на полу дико дуло, и я никак не мог заснуть на своём колючем шарфике, а потом, мне было несносно грустно ворочаться в бессонном одиночестве на этом импровизированном ложе.

Супруги, говна собачьи, надо отдать им должное, при всей своей абсолютной неопытности по части общения с благородными животными вскоре допёрли, чего я требую, и Андрей, не включая электричества, налетев во тьме кромешной на стул и спросонок негромко матюкнувшись, забрал меня в постель. Как равного. Ну, или как равную – они ведь не догадывались, что я мужчина.

Заснуть, однако, не удалось. Эти придурки уложили меня не между собой, чего я несомненно заслуживал, а с краю, и когда кто-либо из них, некрепко и нервно спящих, поворачивался с боку на бок – особенно в этом преуспел Андрей, словно его шилом в жопу тыкали, как только он, гулко вздохнув, проваливался в сон, – я падал на пол с высоты сантиметров в сорок, вполне травмоопасной для столь маленького котёнка, каким был я. Нина бессознательно-похотливо сопела, всегда чутко пробуждаясь от тупого звука упавшего предмета, и я, ползая по щелястому паркету и пронзительно пища, уже сгорал от острого вожделения – и не только плотского вожделения лично к ней, а вообще, ко всем дамам любых пород и статей, – тогда как сомнамбулический Андрей, будто ленивый зомби, дежурно шарил костлявой ручонкой под тахтой, ища меня, свалившегося, чтобы водрузить опять на опасный край нелепого семейного одра.