Чёрная кошка, или Злой дух

При этом я совершенно не помню, кем я был до того как проснулся на дне старой зимней шапки, понимаю лишь, что ощущаю себя человеком, зрелым мужчиной, – да, у меня мужская душа! Настолько мужская, что мой словарь изрядно отягощён табуированной лексикой – хоть кандидатскую по матерщине защищай. Кроме того, чувствую, что малый я довольно начитанный – в университетах, поди, мудак, обучался?

Как там у Салмана Рушди: «Реальность может обладать метафорическим смыслом, но всё-таки остаётся реальностью». Поэтому надо успокоиться и сосредоточиться. И всё тщательно проанализировать и взвесить. По всей видимости, ситуация после моего пробуждения такова: я мужчина неопределённого возраста, сравнительно образованный, хотя любитель крепкого словца, значит скорее всего русский по национальности, и я почему-то нахожусь в хрупком теле породистого котёнка…

За какие такие грехи? Может, в прошлой жизни был патологическим бабником и заразил не менее шестисот женщин сифилисом вкупе со СПИДом? Или прожил её без смысла, вообще никого не любя, не уважая и не прощая? В Бога не веровал, ближним не помогал? А может, в минувшем своём земном воплощении я подло издевался над животными? Вон в Питере как-то (откуда я мог узнать об этом случае?) притянули к суду начальника военного госпиталя – старшего офицера, который на глазах у солдат срочной службы бросил в топку трёх щенков, а ранее аналогичным способом сжёг заживо нескольких кошек, – может, и я был таким же? Ох, не знаю…

Вот и не верь, блин, в реинкарнацию. Конечно, переселиться в тщедушное тельце совсем юного кота – это всё же пристойней, чем стать баобабом или скунсом преклонных годов, но почему снова не человеком? И отчего я не помню даже мало-мальских фактов собственного прежнего существования?

В романе сильно недооценённого белорусского писателя Владимира Короткевича «Колосья под серпом твоим» рассказывается о загадочной болезни, которой подвержены были лишь жители Полесья. Заболевший погружался в многочасовой сон, близкий к летаргическому, и переживал в сновидениях события своей давно отшумевшей жизни: например, спящему представлялось, что он тевтонский рыцарь, рубит-колет направо и налево всякую нищую чухню, но затем на льду какого-нибудь недопромёрзшего озерца его достают мощным ударом палицы, он слетает с закованного, как и сам, в латы коня, бухается на лёд, пробивает его очугунелой, бездумной башкой и медленно, медленно уходит под воду, мучительно захлёбываясь. Больной при этом умирал вместе с героем своего сна. Болезнь эта, по словам Короткевича, называется мроя. Другое её название ява – поскольку ей подвержены также аборигены одноимённого индонезийского острова. Правда, писатель не пояснил, как удалось узнать о содержании сновидений заболевших этой необычной болезнью, если все они скончались, не пробудившись ни на минуту. Так или иначе, случившееся со мною не совпадает с симптомами, описанными белорусским автором. Я-то, напротив, проснулся, а не погрузился в сон, и не мёртв, а очень даже жив… Трупы не мёрзнут, им всё равно, а я вот весь содрогаюсь от дубняка!

У разных заумных философов много чего понаписано, что происходит с человеком после его физической смерти. Но я-то теперь точно знаю, что с ним может происходить. Любая хуйня. Любое волшебство. Ничего мы толком не ведаем ни о жизни, ни тем более о том, что за краем её. Просто связь с Богом никогда не прерывается. И это здорово. Аминь.

Меня ненадолго извлекли из заскорузлой, но всё-таки тёплой шапчонки. Мама, роди меня обратно! Снегом мне залепило лицо, то бишь мордочку, я ору со страху, и тут меня прячут на необъятной груди моей новой хозяйки, или как она там теперь будет называться, в недрах её дорогущей шубы. Видимо, сто долларов – эта моя красная цена, саркастически усмехаюсь я сам себе, пока меня несут в нехилую новенькую иномарку. По-моему, это джип. Блядь, в предыдущих своих жизнях я явно скверно разбирался в автомобилях.

Мы едем куда-то, и я понимаю, что путешествие в шикарном рыдване не останется моим последним приключением на сегодня.

– Ой, как Нина обрадуется! – вдруг громогласно заверила невесть кого обладательница шубы, одной рукой поддерживая меня, а указательным пальцем другой нежно массируя мне холку. Хотя с женщиной никто и не спорил: грузный важный мужик за рулём, очевидно её супруг, молча кивнул, не отрывая взгляда от дороги, а я и вовсе притих, успокоенный нежданной эротической лаской.

У станции метро «Октябрьское поле» – значит, в животное я перевоплотился не в Кислодрищенске каком-нибудь, а в Москве, ну что ж, и то хлеб! – к нам подсела та самая пресловутая Нина. Ни хера она мне не обрадовалась:

– Ну, какой страшненький! Бедный, дрожит весь… Ребята, я ведь серого котёночка хотела, а этот как смоль…