Черная кровь ноября

Толстые корни деревьев выхлестываются из-под гнета асфальта и заползают на стены домов, выискивая трещины. Оплетают многоэтажки за считаные минуты, и бетонные дома с жалобным скрипом раскалываются, обнажая стыдное нутро с обоями в цветочек и унитазами, покрытыми вязаными чехлами.

Сердце бьется в груди – непривычно и сильно. Магия сама собой рвется с пальцев, разлетаясь вокруг вихрями ветров, семенами цветов, смертоносными лезвиями и ударами похоти. Вдруг срываются, жадно набрасываясь друг на друга, двое людей, всю жизнь работавших бок о бок в тесном офисе. Заливают столы смазкой, спермой, кровью, золотым соком тел солнечных эльфов.

Прикусывают за холку друг дружку кошки, взрывая воплями холодные подвалы. Выбегает навстречу королю обнаженная старуха, всю жизнь хранившая свою честь, падает перед ним на колени, умоляя хотя бы раз ощутить пламя его любви.

Убивать или трахать?

Ирну все равно.

И то и другое дарит ему ощущение бьющейся в крови жизни.

Путь те, кто хочет свободы, – умрут.

Пусть те, кто желает жизни, – вывернутся наизнанку, превращаясь в фейри.

Пусть те, кто жаждал перемен, – придут к нему, чтобы получить венец из огня, травы и слез.

Он восходит на холм, застроенный бетонными коробками, залитый асфальтом, опутанный километрами проводов, наклоняется, впечатывая ладонь в единственный свободный и живой кусочек земли под ногами, – и гулкий удар разлетающегося золотого взрыва сносит все вокруг, оставляя лишь пожухлую прошлогоднюю траву на вершине.

Ирн обводит тяжелым взглядом творящийся ад.

Он мог бы вернуться в холмы Гринвича, где играет мелодию жизни Бард, где ждет Ирна покорная Иви, где танцуют его первые творения.

Вернуться и запустить колесо времени на высокие обороты, дожидаясь, пока кровь Айны в венах Кристины разольется, размножится, разнесется в тысяче других женщин по всему миру. Чтобы на каждый день у него была новая смертная, чьи губы складываются в знакомую улыбку, волосы пахнут болотными травами, а в глазах отражается прошлое.

Но что-то ему мешает.

Нечто, что он не может поймать. То ли сердце сбивается с ритма на каждый десятый такт, то ли золотые струны магии вибрируют с дребезгом, то ли…

Он ловит бегущую в укрытие девчонку, сжимает ее горло тонкими пальцами, смотрит в глаза и впивается поцелуем в распахнутый в крике рот. Ее тело дергается, сбрасывая старую кожу и обрастая новой – зеленоватой, с проблесками серебра. Будет болотной ведьмой, как Айна.

Она падает к его ногам, уже готовая служить, обнимает колени и рычит на соперниц.

Но – все не то. Не то.

Длинноволосые ведьмы с огненными глазами, безумные лошади, взрывающие копытами плоть серой реки, хитрые рыжие карлики, рассыпающиеся из здания банка, как монеты из кармана, – все это уже было, было…

Раньше.

Тысячи лет назад, на заре времен.

Ирн садится прямо на холодную землю на вершине холма и оглядывает мир, превращенный в ад.

Две мысли его терзают.

Одна – про то, почему побежденный король бетонного мира не пытается защитить своих людей.

Вторая – о том, что победа кажется слишком… чужой. Ирн просто повторяет то, что уже было создано когда-то. У всех существ, в крови которых бьется его магия, есть имена – и они ему слишком знакомы.

Он не выдумал ни одного нового.

И еще.

Где-то далеко-далеко под землей ему чудится зов.

50. Кристина

Санаторий хранил остатки былой роскоши. Мозаичные панно с крепкими колхозницами, собирающими желтые снопы пшеницы, и румяными физкультурниками в белых майках и шортах, несущими флаги когда-то братских республик, украшали широкие светлые холлы. Олимпийский бассейн с облупившейся голубой плиткой обнесли полосатыми ленточками, но душевые и комнаты для водолечения все еще работали. Зимний сад зарос, превратившись в непролазную чащобу, но деревянные скамейки под пальмами пахли свежей краской, а в маленьком пруду резвились серебристые рыбы.

В палатах на двоих сделали свежий ремонт, но пластиковые окна и многофункциональные кровати не могли перебить въевшуюся атмосферу прежних времен – розетку можно было найти в шкафу, а на подоконниках не разрешалось держать ничего, за исключением книг и журналов.

Телефон Кристине взять запретили – ей вообще ничего не разрешили забрать из дома. Зато выдали ночнушку, простенькое белье, халат в цветочек и тапочки.

Зачем ей что-то еще?

На улицу, где извилистые дорожки покрывал нетронутый снег, ее не выпускали. Кажется, туда вообще никто не выходил. Работники санатория жили в отдельном здании. Впрочем, они снаружи не показывались, переходили из корпуса в корпус подземными коридорами. Большая часть санатория скрывалась под землей, кроме палат для избранных и холлов, где стояли телевизоры, с девяти утра до десяти вечера крутившие художественные фильмы.

Даже столовая, огромная, гулкая, светлая – пряталась под землей, атмосферу воскресного утра в ней создавали фальшивые окна с подсветкой, скрытой за полупрозрачными занавесками.