Луна клонилась к западу. Тени становились всё чётче и темнее. Капрал всё время курил, а голодные лошади делали то, чего я никогда раньше не видел – они жевали хвосты друг друга. Я привык спать под открытым небом, под этим усыпанным алмазами куполом, который кажется ещё огромней и величественней над этими широкими просторами. Я лежал, слушая лошадей и множество странных звуков вельда, которые я даже не знаю, как назвать, в то время как Раффлс продолжал наблюдение. «Одна голова лучше двух, – сказал он, – когда ты не хочешь, чтобы её увидели». Пока один наблюдает, другой мог поспать. И не моя вина, что только это я и делал – Раффлс доверял только своим глазам. А когда он наконец разбудил меня, препираться было некогда.
Мгновение назад, как мне казалось, я смотрел вверх на звезды и слушал чудесные мирные звуки природы, а теперь небо стало пустым и серым, каждая кость в моём теле была словно загипсована, а передовые пикеты уже начали свою предрассветную перестрелку. Пока что это были отдельные редкие выстрелы, однако свист пролетевшей рядом пули или крошечная вспышка на синеющем в полумраке склоне холма были неприятным напоминанием, что мы представляем собой неплохую мишень. Но Раффлс не обращал внимания на их огонь, сквозь кусты он указывал вниз, туда, где капрал Коннал, стоя спиной к нам, выгонял очередного коня из устья оврага в сторону бурских окопов.
– Это уже третий, – прошептал Раффлс, – но это первый, которого я разглядел отчётливо, потому что он ждал самого тёмного времени перед рассветом. Этого достаточно, чтобы взять его, но нельзя терять время. Готов ползти?
Я потянулся и сказал, что готов, но я в душе я желал, чтобы это было не так рано утром.
– Тогда крадёмся как кошки, пока он нас не услышит, а затем набросимся на него. Он уже убрал свой револьвер и не должен успеть даже прикоснуться к нему. Хватай его левую руку и виси на ней, как бульдог, остальное сделаю я. Готов? Тогда пошли!
И за меньшее время, чем звучит эта фраза, мы достигли края оврага и обрушились на мерзавца, прежде чем он успел обернуться. Тем не менее, в течение нескольких мгновений он сражался, как дикий зверь, брыкаясь и пинаясь, он сбил меня с ног, но я чётко следовал полученным указаниям и прилип к его левой руке, как пиявка. Вскоре он прекратил сопротивление. Задыхаясь и сквернословя на своей чудовищной смеси провинциального говора и картавости, он потребовал объяснений. Что это мы затеяли?! Что он сделал?! Раффлс стоял позади капрала, заведя его правую руку за спину и заломив запястье. Он коротко объяснил суть дела. Коннал узнал его голос и понял, наконец, кто на него напал.
– Так это вы двое! – взревел он и просиял. Он больше не пытался освободиться, перестал проклинать нас и вдруг неожиданно тихонько хихикнул. – Отлично, – продолжил он, – вы оба лживые ублюдки, но я знаю ещё кое-что о вас, так что вам лучше отпустить меня.
У меня по спине пробежал холодок, а Раффлса я никогда не видел столь ошеломлённым. Должно быть, его хватка на миг ослабла, потому что наш пленник вновь предпринял отчаянную попытку вырваться, но мы скрутили его крепче прежнего, и вскоре я увидел, как он позеленел от боли.
– Вы мне руку сломаете! – закричал он.
– Тогда не брыкайся и скажи нам, кто мы, по-твоему.
Он прекратил сопротивление и назвал наши настоящие имена. Но Раффлс настаивал на том, чтобы он рассказал, откуда ему это известно, и улыбнулся, как будто уже знал ответ. Я был ошарашен.
Этот чёртов пёс последовал за нами в тот вечер до палатки капитана Беллингема. Остальное для такого ловкого шпиона, каким он, несомненно, был – как говорится, дело техники.
– А теперь отпустите-ка меня, – произнёс он тоном хозяина положения и, признаюсь, мне трудно было с ним не согласиться.
– Я хочу видеть, как тебе вынесут приговор, – яростно прорычал Раффлс.
– Тогда приговорят и тебя, это твоё самоубийство, мой дерзкий уголовник. Раффлс – грабитель! Раффлс – вор в светском обществе! Совсем не мёртв, более того, живёт и процветает. Отправить его домой и влепить ему четырнадцать лет тюряги, наверняка это ему понравится!
– Но сперва я смогу насладиться тем, как тебя расстреляют, – парировал Раффлс, сквозь зубы, – и это сделает мой тюремный срок вполне терпимым. Вперёд, Банни, отведём эту свинью в лагерь и покончим с этим.
И мы отвели его, он то проклинал нас, то уговаривал, то пытался бороться, то злорадствовал, то просто выл. Но Раффлс ни на миг не дрогнул, хотя лицо его выражало безмерную печаль – этот образ навсегда впечатался в моё сердце. Я помню, был момент, когда я сам, пусть и не ослабляя хватки ни на секунду, присоединился к просьбам нашего пленника. Раффлс даже не ответил мне. Клянусь, тогда я думал только о его благополучии. Я думал только о его посеревшем лице, какого мне не доводилось видеть ни прежде, ни потом.
– Мы проверим то, что вы сообщили, – сказал командир, когда конвой увёл Коннала. – А есть ли правда в том, что сообщил он?
– Он сказал абсолютную правду, сэр.
– И что печально известный Раффлс все эти годы был жив и вы на самом деле он?
– Да, это я, сэр.