Черная Пасть

Шоферу удалось попридержать свою ораву, но семейная артель Гулам-заде наступала. И не сдобровать бы Ивану Ильичу в своих лавсановых, немнущихся брюках и безразмерных носочках, трепыхаться бы ему под огромной лопатой, если бы Сергей Брагин не выскочил на ринг и не крикнул на Гулам-заде. Завизжавшая Фирюза оттолкнула пышными грудями своего нареченного и, оскалив зубы, с улыбочкой показала Брагину кукиш.

За машиной, на которой восседал лысоголовый Какаджан, послышался сдержанный рык, тяжелый хруст под ногами, и на стороне ручников, словно со дна озера, вырос бородатый, бекдузский дядька Черномор... Это был главный лопаточник, могучий старик Ширли. Явление самого Ширли-ага для спорщиков было столь неожиданным, что растерялся даже Сергей Брагин, не говоря уж об Иване Ильиче, который пикировался с Ширли-ага не первый день.

- Калтаманишь, Сергей! - с трудом сдерживаясь, проговорил Ширли и рванул на груди тесемки у красной рубахи. - Зачем так-то, сынок?.. Я уважаю тебя, а ты приходишь на чистое, небесное озеро и вместе с моим Какаджаном харрам делаешь... Шестое озеро я вот этими корявыми руками построил. Бог мир создал, а Шестое озеро - я сработал!.. А ты, верблюжонок, зачем хар-рам делаешь?.. - старик снова затянул завязки на груди, перегнулся, отстегнул от пояса кожаный чехол с ножом и подал его Сергею. - На, сынок, лучше бороду отрежь, а озеро уродовать не дам! Это говорю я, Ширли-меченый, не дам!..

Гулам-заде и Фирюза стали у старика с боков, стальные ручники поддерживали с тыла. У шофера из ватаги печников и у Ивана Волкова вид был подавленный. Старик, ражий в своем упрямстве, был непреклонен. Ширли-ага мог пойти на любые жертвы, он горой стоял за своих подопечных сборщиков. Это все знали. В обиду старик не даст.

- Боишься, Сережа? - мрачно проговорил старик. - Подходи, кто смелый!..

- Возьми, отец, наш семейный нож! - вдруг послышалея не угрожающий, но внушительный голос. - Не позорь свою бороду и всю нашу семью!

Сначала Ширли-ага сделал вид, что не расслышал слов Какаджана, но когда сын начал отмерять поле от рытвины до вдавленных в мирабилит рельсов, старик опять подступил к Сергею с ножом и повторил угрозу:

- Режь бороду,- Ширли-ага обнажил охотничий стальной клинок, выставил к Сергею роговую волнистую ручку, а чехлом поддел снизу свою величавую, черную бородищу и захрипел: - Коси!.. Оболванишь, как барана, тогда отдам под машины участок.

Условие было простым и заманчивым, но невыполнимым. Шутка шуткой, а Ширли-ага, который был не просто стариком, но и начальником участка ручного сбора сульфата, не пускал никого на самое удобное для машин поле. Бригаде печников можно было выделить другую разработку, хотя и в этом случае невыгодно удлинялся подвоз, но машинам пока не было подходящей житницы для уборки. Хотелось не просто испытывать новые подборщики; стояла задача добиться от них наивысшей выработки. Они должны оправдать затраты, и более того - доказать свои возможности, перспективность и рабочую стать. На глазах у всех разгорался решительный и жестокий бой многотрудной, давно желанной машины с неказистой, простой и безотказной деревянной лопатой. Сколько было уже таких схваток? Кормилица-лопата выстояла, и ручники как всегда сейчас были уверены в семижильной фанерной старушке и в своем многоопытном, несгибаемом заступнике Ширли-ага.

- Режьте бороду или уходите, не мешайте работать! У нас план, - непримиримо стоял старик.

Выходило само собой, что весь этот торг и тяжесть спора Ширли-ага брал на себя.

- Бороду режь!.. Посмотрим, кто верх возьмет. Вода утечет, камень останется! - рука на груди у старика мелко дрожала и черные завитки бороды горели на солнце синеватым пламенем. - Ре-ежь, Сережа! Боишься? Ну, кто смелый?..

Долго длилось молчание. И вдруг Какаджан рванулся к отцу, взял у него из рук нож с джейраньей роговицей и попробовал острие лезвия на ногте.

- Сильному инеру первая палка! - Какаджан засучил рукава рубахи и поплевал в ладонь. - Куда потом, отец, девать твою бороду? Домой отнести или отдашь мне, я приспособлю на щетку для подборщика? Славная бородища, густая и упрямая!..

Не дрогнул ни один мускул на старческом, испитом, но без единой морщинки лице Ширли-ага. Негодуя, теряя под ногами опору и престиж законодателя озерных добытчиков и воротил, Ширли-ага любовался и гордился в душе сыном. Не он ли внушил ему: в споре не жалеть даже отца!.. Нельзя было обижаться на Какаджана, но и себя он не мог выставить на позор. Преспокойно сняв новый, ради гостей надетый красный халат, старик расстелил его перед самоходкой и сыном Какаджаном. Расправил складки на широких полах, стряхнул белую пыльцу с рукава и поклонился :

- Теперь пускай, гони, Какаджан, свою шайтан-арбу!..

В белой шелковой рубахе и небольшой чабанской шапке подсолнухом, Ширли-ага пошел по ломаному переулочку между набитых, но еще не завязанных мешков, удаляясь от людей и позора под высокие барханы...