Черная пелерина

— Я должен быть лояльным по отношению к своему политическому противнику.

— Прошу расценивать мой вопрос как чисто служебный.

Дюверне беспомощно развел руками.

— Боюсь, что я не буду объективным.

— Люди объективные достойны восхищения, — коротко прервал Рандо. — Я вас слушаю. Мсье Маккинсли может при этом присутствовать, — прибавил он, увидев нерешительный взгляд Дюверне, направленный на режиссера.

— Ну что же, — было заметно, что Дюверне с трудом формулирует ответ, — мсье Пуассиньяк, несомненно, сильная личность. Это человек, который хочет много в жизни достичь. Он мне всегда представлялся человеком без излишней щепетильности. Конечно, это мое мнение, предупреждаю, но если хотите знать все, то я скажу. Он амбициозен, очень амбициозен. Он удовлетворяет свою чрезмерную жажду достижения цели, невзирая на разные препятствия. Да, это человек неразборчивый в средствах, — Дюверне замолчал на мгновенье, уставившись в пол. — Он не признает авторитетов. Например, он смог публично критиковать Дюмолена, даже угрожать ему. Это, в конце концов, могут подтвердить жители От-Мюрей. — Дюверне опять прервался. — Да, он ненавидел Дюмолена. Это была прямо-таки биологическая ненависть, потому что Дюмолен был для города большим шансом, большой надеждой.

— Что же, Пуассиньяк убил Шарля Дюмолена? — бросил внезапный вопрос Рандо, покачиваясь на каблуках.

Дюверне зашатался на стуле. Он был заметно поражен этим вопросом. Даже потер лоб, словно человек, у которого случилась галлюцинация.

— По вашему мнению, Пуассиньяк мог убить Дюмолена? — повторил инспектор.

Дюверне проглотил слюну.

— Нет. Я уверен, что нет.

— Вы так говорите… — инспектор заложил руки за спину и принялся бегать по столовой.

— Мы можем ненавидеть своих противников, но мы их не убиваем, — гордо заявил Дюверне.

— В этом слышится голос Франции, — удивленно покачал головой режиссер. — То же самое сказал и мсье Котар, который, кажется, относится к вашим сторонникам. Похвальное единомыслие.

— Я уверен, — сказал Дюверне, — что, несмотря на большое расхождение в мировоззрении и даже на кровожадные угрозы радикалов типа Пуассиньяка, вы услышали бы от них то же самое.

— Ну и как? — Рандо с достоинством поглядел на американца.

— Чем больше я узнаю французов, тем больше чувствую к ним уважение. И все больше они начинают меня интересовать, — ответил Маккинсли.

— Если бы вы изучили основы нашего движения и познакомились с нашими идеалами, вы по-иному увидели бы наше отечество и нас.

— Не премину это сделать.

— Я представлю вам материалы.

— Как только они мне понадобятся, я дам знать. А в данный момент я жду результатов следствия. Вы понимаете, что в такое время учеба не пойдет мне в голову.

Дюверне вздохнул, соглашаясь с Маккинсли.

Они не заметили, как в столовую вошла мадам Гортензия. Все встали.

— Чего это вы сидите в душной комнате? Попрошу на свежий воздух, — она широко отворила дверь, ведущую на террасу. — Сейчас я велю подать кофе. — Она позвонила.

Все уселись на террасе. Рандо раскачивался на стуле, внимательно рассматривая хозяйку дома, хлопочущую с удивительным усердием. Режиссер вернулся за своей зажигалкой, которую оставил в столовой. Дюверне сменил место, поскольку хотел сидеть на солнце, подставляя лицо его лучам. Он немного кривился и мигал, но истово принимал солнечную ванну. Маккинсли сел на его прежнее место и закурил.

— Что у вас нового? — спросила хозяйка, сделав необходимые приготовления.

— Следствие идет успешно, — сказал Рандо.

— Господи! — сказала Гортензия, спрятав лицо в ладонях. — Как много бы я дала, если бы нашли наконец убийцу Шарля.

— Хотя Фемида и действует с завязанными глазами, но я могу поручиться, мадам, она хорошо видит сквозь повязку. У вашего мужа не было намерения составить завещание? Он делал какие-то приготовления? Ни один из его адвокатов об этом не знает. Его сейф в банке также оказался пуст.

— Шарль? Шарль никогда не думал о смерти. Это был человек, не допускавший подобной мысли в отношении себя.

— Извините, что я вмешиваюсь, — тихо сказал Дюверне. — Мсье Дюмолен, помнится, выразился в том духе, что даст большую сумму на установление памятника в честь жертв последней мировой войны. Об этом и пресса писала.

Гортензия коснулась пальцами виска.

— Что-то похоже он говорил. Но я смутно помню.

— Отлично! — оживился Дюверне. — Как раз по этому поводу я и пришел. Разумеется, прежде, чем спросить об этом, я должен спросить: не нужно ли вам чего? Я собственной персоной и всем своим влиянием — к вашим услугам.

— Нет, спасибо.

— Прошу вас, не стесняйтесь. Моя дружба с Дюмоленом не закончилась с его смертью.

— Нет, спасибо. В данный момент мне ничего не нужно.

— Я всегда к вашим услугам. А теперь мне было бы приятно узнать, готовы ли вы исполнить последнюю волю умершего?

— Конечно, — Гортензия широко раскрыла глаза.