Черная пятница

Олег Мошков был секретарем комсомольской организации их сборочного цеха. И постоянно всех донимал своей активной жизненной позицией, как он это сам называл. Инициативы сыпались из него, как горох из мешка с прорехой. Он был на хорошем счету у администрации, но не любим рядовыми комсомольцами. Олег был прирожденный карьерист, однако пытался скрывать это замашками рубахи-парня.

– Слушай, Олег, – просительно произнес, взяв его за рукав пиджака, Игорь. – Давай так: ты меня не видел, я тебя не слышал. Лады?

– Чудак, – возмутился тот, еще больше вытаращив свои глаза. – Ради него все собираются, а он не желает!

– Ради меня? Зачем? – удивился Игорь.

– Согрешил – покайся, – подчеркнуто дружелюбно посоветовал ему Олег, высвобождая свой рукав. – Один раскаявшийся грешник дороже нам десяти праведников.

– Да пошел ты…, – внезапно разъярился Игорь.

Олег Мошков ухмыльнулся.

– Я-то пойду, а вот как бы кому с авиазавода вылететь не пришлось!

И ушел, посмеиваясь, довольный своим каламбуром.

Настроение, и без того неважное, испортилось безнадежно. Игорь не пошел в цех. Вместо этого он прошел в соседний корпус и поднялся на второй этаж, где размещалась редакция заводской многотиражки. Сергей уже все знал. И, ни о чем не спрашивая, жестом показал на стул напротив себя. Он печатал на машинке какой-то срочный материал в ближайший номер, но прервал свою работу, и даже отодвинул машинку, чтобы Игорь не догадался, что помешал.

Они посидели какое-то время молча. Когда Игорь встал, собираясь уходить, жизнь уже не казалась ему беспросветно мрачной. Удивительно, но между ними не было произнесено ни слова.

– Крепись, – подал ему на прощание руку Сергей. – Я с тобой.

– Сядем вместе? – нашел в себе силы улыбнуться Игорь.

– А кто тогда нам будет передачи носить?

И они разошлись, смеясь.

Секретарь комитета комсомола завода Николай Сафронов солидно откашлялся и машинально поправил галстук, хотя тот и так занимал строго перпендикулярное положение по отношению к его округлому, уже заметно проступавшему животику. Сафронов старался, подражая кому-то, быть предельно скупым на слова, призывая всех осознать серьезность момента.

– На незапятнанную репутацию комсомольской организации нашего славного авиационного завода легло черное пятно позора, товарищи, – говорил он, иногда заглядывая в бумажку, лежащую перед ним на столе. – Мы обязаны со всей принципиальностью смыть это пятно, и очистить наши ряды…

Собрание длилось уже второй час, хотя все казалось ясным с первых минут. Уварову почти никто не верил, он же упорно не желал признать свою вину. Его упрямство вызывало лишь раздражение у членов бюро комитета комсомола завода, расположившихся за столом президиума, напротив остальных членов комсомольской организации. Они были голодны и злы.

– Уварову последнее слово! – крикнул кто-то из дальнего угла.

Остальные недовольно зашумели.

– Достаточно говорильни!

– Пора и про обед вспомнить!

– Ребята, нельзя же так с человеком! – опять прорвался сквозь общий шум тот же одинокий женский голос.

– Нельзя было так вести себя в тот вечер, – ударом кулака по столу навел порядок Сафронов. Все сразу стихли. – И не создавай здесь излишнего напряжения, Зяблова! Ставлю на голосование: кто за то, чтобы исключить…

И опять в окружающем Игоря мире пропали все звуки, как это бывало с ним в минуты наивысшего волнения. Он словно смотрел немой фильм. Беззвучно шевелились пухлые губы Сафронова. Жалостливо сморщилось веснушчатое личико Оли Зябловой. Кривился в злорадной усмешке Олег Мошков. Другие лица, редко сочувственные, чаще равнодушные. И – руки, руки, руки, взметнувшиеся вверх. Частокол рук, за которым уже не было видно лиц…

Игорь лежал, повернувшись лицом к стене, в полной темноте. Сергей ворвался в их общежитскую келью, словно смерч, извергая проклятия.

– Все знаю! – сердито закричал он на Игоря, хотя тот не сказал ни слова. – Подлецы!

– Не ругайся, – устало попросил Игорь. – Побереги свой пыл на завтра.

– А что завтра?

– Профсоюзное собрание. Возможно, мне придется подать заявление по собственному желанию. И это если повезет, учитывая, что я опозорил завод.

– Комендант мне сказала, ей пришло распоряжение выселить тебя, – сообщил Сергей.

– Поживешь пока один, – вяло отреагировал Игорь. – Ты шибко не радуйся, свято место долго пусто не бывает.

– Шакалы, пожирающие ослабевшего льва! – яростно ругался Сергей, сея в комнате разруху и опустошение.

Внезапно он успокоился, присел на кровать Игоря, спросил:

– Послушай, а та твоя несчастненькая, как она выглядела?

– А я что, помню? – мрачно ответил Игорь. Ему не хотелось даже думать о женщине, которую он спас от бандитов и тем навлек на себя столько бед.

– Вспомни, – настойчиво потребовал Сергей.

– Ну, белокурая, полненькая, кажется, среднего роста. В вязаном берете и пальто.

– Ясно, что не голая, зимой-то, – размышляя о чем-то, пробурчал Сергей. – Интересно, читает она газеты или нет?

– Хочешь объявить розыск? Найти иголку в стоге сена?

– Пообещаю, что женюсь на ней, – хмыкнул Сергей. – Откликнется, как миленькая.