Черная повесть

Вишняков немного подумал, но затем все же осушил термос до дна. Через некоторое время он бессознательно откинулся на землю. Убедившись, что он крепко спит, я воровато оглянулся по сторонам. Наступил решающий момент. Собравшись с духом, я накинул на его шею бечевку, и задушил. Сергей даже ничего не почувствовал. Перед самой смертью он, правда, пришел в себя, открыл глаза, и лихорадочно попробовал освободиться, но было уже поздно. Немного побрыкавшись, он затих.

Было ли мне в тот момент страшно? Конечно, было. Не так-то это просто решиться на убийство. Но лежавшее в кармане Вишнякова золото подавило во мне все сомнения. Я вдруг почувствовал, что убивать — это не так уж и тяжело. В какой-то степени это даже приятно. Ведь убийство придает остроту ощущений и наделяет чувством абсолютной власти над своей жертвой.

Сейчас, после прозрения, я, конечно, ужасаюсь своему безумию. Как я мог такое совершить? В тот момент я словно не управлял собой. Будто кто-то дергал меня за ниточки, словно куклу-марионетку, и заставлял делать то, что совершенно противоречило моему естеству.

Когда самородок оказался в моих руках, я почувствовал, как сильно забилось мое сердце. "Все! — подумалось мне. — Вот я и достиг своей цели! Я — обеспеченный человек! До чего же упоительно это осознавать!".

Вдоволь налюбовавшись ярко сверкавшим на солнце золотом, я предусмотрительно решил пока не брать его с собой. Я закопал его в землю перед кустом, затем оттащил труп Сергея подальше в сторону, забросал ветками, поохотился, после чего, как ни в чем не бывало, вернулся с дичью обратно к избушке.

Чувствовал себя я неважно. Мое настроение представляло собой какой-то странный симбиоз. С одной стороны — торжество, а с другой — тревога и беспокойство. Смешение всего этого образовывало столь едкий осадок, что он буквально проедал меня насквозь. Как я ни старался выглядеть хладнокровным, душевая разбалансированность все же давала о себе знать.

"Ты убил человека! Ты убил человека!", — непрестанно звучало у меня в ушах.

Нет, это было не осознание ужаса содеянного, не раскаяние, не покаяние. Все это появились потом, гораздо позже. А в тот момент это был просто страх перед возможным разоблачением. А если поймут? А если догадаются? А если узнают?

Мои глаза застилала черная пелена. Колени пробирала дрожь. Внутри накопился столь мощный отрицательный энергетический заряд, что я уже не мог больше удерживать его в себе. Именно этим и объясняется то несвойственное мне ожесточение, с каким я разделывал глухаря. Вонзая нож в его жирную, откормленную тушу, я словно подвергал себя разрядке. Дрожь немного унялась, но полностью отойти от случившегося я, конечно, не смог. Мне даже пища не лезла в горло, хотя я был жутко голоден.

Видит бог, я не хотел больше никого убивать. В этом не было необходимости. Но обстоятельства сложились так, что пришлось снова обагрить свои руки кровью.

Поначалу все шло неплохо. Самородок был у меня. Я был вне подозрений. Убийство Вишнякова приписывалось Снежному Человеку. Правда, меня заставил немного поволноваться этот тихоня Ваня. При всей своей забитости и недалекости, мыслил он, надо отдать ему должное, довольно ясно. Его наблюдения относительно времени и места убийства Сергея были верны. Если бы мои спутники осмыслили бы их более глубоко, и более детально сопоставили бы все обстоятельства, мое разоблачение стало бы неминуемым. Но этого не произошло. Всех больше занимало, где находится драгоценная вишняковская находка, а не то, кто виновен в его смерти.

Раздавшиеся ночью возле домика шаги только укрепили веру моих спутников, что в лесу обитает некое загадочное существо. Хотя, скорее всего, на самом деле они принадлежали какому-то животному, например лосю, забредшему к избушке в поисках корма. Я не стал их в этом разубеждать, и это помогло мне отвести от себя подозрения на следующее утро, когда я совершил второе убийство.

Я даже и не заметил, как Лиля увязалась за мной. Я торопился проверить, цел ли мой самородок, не выкопал ли его кто? Когда я извлек его из земли, за моей спиной вдруг раздался разоблачительный возглас:

— Так-так!

Мое сердце едва не выскочило из груди. Я вздрогнул и стремительно обернулся. Ширшова пристально смотрела на меня. Ее глаза светились лютой жадностью. Но мой управляемый пороками разум мгновенно подсказал мне, что делать дальше.

— Ты посмотри, сколько здесь золота! — дружелюбно воскликнул я. — Здесь не одно, а целых десять состояний!