Черная повесть

Лиля подошла поближе и доверчиво наклонилась к кустам. Я вскочил, схватил валявшуюся рядом палку, и что было сил ударил ее по голове. Ширшова охнула и рухнула на землю. Я вытащил бечевку, и спустя несколько минут Лили не стало. После этого я оттащил ее подальше, и подвесил на дереве, старательно имитируя суицид. Затем я на всякий случай нарисовал на земле огромный шестипалый след. И, как потом выяснилось, не зря. Он мне очень помог, когда проницательный Попов решительно отверг версию Лилиного самоубийства. Меня опять никто не заподозрил. Мои спутники поверили, что здесь снова не обошлось без Снежного Человека. Они были настолько напуганы, что решили не медля покинуть эти места. В мои планы это, конечно, не входило. Но мне, скрепя сердце, все же пришлось подчиниться воле остальных. Оставаться одному, рядом с двумя убитыми мною сокурсниками, было страшновато.

Еще через день мне пришлось убить Алана. Когда мы с Ваней и Юлей оставили его у костра вместе с нашими вещами, и отправились добывать провиант, я вдруг вспомнил, что оставил самородок в рюкзаке. Я решил вернуться и для спокойствия души забрать его с собой. Но когда я приблизился к месту нашего привала, мне предстала довольно настораживающая картина. Тагеров связанными за спиной руками копался в моих вещах. Очевидно, он искал свою "соду". Обнаружил он самородок, или нет — я не знаю. Но рисковать было нельзя, ибо вопрос стоял жестко: либо я его, либо он меня. Я вытащил перочинный нож, тихонько подкрался к нему сзади, и полоснул лезвием по горлу. Алан отпрянул в сторону и, издавая булькающие звуки, принялся метаться по земле. Кровь била из него фонтаном. Очевидно, я задел сонную артерию. Силы Тагерова стремительно иссякали. Немного подергавшись, он упал у дерева и затих.

Оглянувшись вокруг, я достал из своего рюкзака самородок, положил его в карман куртки, быстро нарисовал на земле огромный шестипалый след, и стремглав бросился прочь. Облюбовав место для охоты, я устроился в засаде, и сидел там до тех пор, пока Патрушева и Попов не обнаружили труп Алана.

Какими бы железными ни были нервы, три убийства, конечно, не проходят бесследно. Меня вдруг охватило чувство обреченности. Я никак не мог избавиться от ощущения близости страшного конца. Я словно стоял на тонкой проволоке посреди огромной бездонной пропасти, и постепенно терял равновесие. Любой маломальский холодок во взгляде, любая мало-мальски натянутая нотка в голосах Юли и Вани вызывали во мне панику. А вдруг они обо всем прознали, и скрывают это, чтобы я от них не сбежал?

Наибольшее беспокойство мне причинял Попов. По его задумчивым глазам я почувствовал, что он о чем-то догадывается. И когда он мельком, поддавшись нажиму Патрушевой, проговорился о своих раздумьях, я понял, что он стал для меня опасен. Решиться на четвертое убийство после трех предыдущих было нетрудно. Но убить человека, не так давно спасшего тебе жизнь, все же нелегко. Я долго метался в сомнениях. Но инстинкт самосохранения в конечном итоге одержал верх.

Это произошло ночью. Отдежурив свою смену, я разбудил Ваню, а сам занял его место в "балагане". Убедившись, что Юля крепко спит, я снова вылез наружу. Попов с опаской покосился на меня.

— Нужда, — непринужденно улыбнулся я, объясняя свое внезапное появление, и зашел за куст. Теперь нужно было сделать так, чтобы Попов подальше отошел от костра.

— Фью-ю-ють! — удивленно присвистнул я, делая вид, что заметил нечто удивительное. — Ты только посмотри, что здесь лежит! Как мы сразу этого не заметили?

Ваня немного поколебался, но потом все же встал и подошел ко мне.

— Смотри, — указал я вниз.

Он наклонил голову. В этот момент я повалил его на землю, накинул на шею бечевку, и принялся душить. Попов сопротивлялся, как мог. Он отчаянно боролся за свою жизнь. Но я был сильнее. Когда его тело безжизненно обмякло, я отпустил его и затрясся в беззвучных рыданиях. Мне стало нехорошо. В тот момент во мне вдруг резко изменилось восприятие собственной жизни. Она перестала казаться мне светлой, и теперь представлялась сплошь в черных тонах. Смерть Вишнякова, смерть Ширшовой, смерть Тагерова порождали во мне лишь страх, что кто-то прознает о моей к ним причастности. Но, убив Попова, я впервые почувствовал ужас от самого содеянного. Почему я вдруг решился обрести достаток ценою убийства? Вопрос стоял не только в том, правильным ли было это решение. Важно было другое: действительно ли его породил мой собственный разум?