Черная повесть

Дед Макар погиб, когда мне было одиннадцать лет. Сгорел ночью при пожаре на складе. Помню, мы, дети, тогда сильно плакали. Нам было его очень жалко.

Следствие установило, что непосредственным виновником пожара был он. Дескать, напился на рабочем месте, заснул, выронил зажжённую сигарету, та упала, половица зажглась, а уж от неё огонь перекинулся и на всё остальное. Но в деревне в эту версию поверили немногие. Ведь все знали, что дед Макар спиртным не грешил, и к своей работе всегда относился очень добросовестно, не позволяя себе во время дежурства не то, что пить, а даже дремать. Кроме этого, вызывало подозрение и то, что случился этот пожар очень уж своевременно. Через несколько дней в колхоз должна была нагрянуть ревизия. А на складе, по слухам, было не всё в порядке. Выявись недостача – колхозное руководство загремело бы «под фанфары». А так, поскольку всё сгорело, попробуй теперь разберись, что там было, а чего не было.

Председатель колхоза, товарищ Шпиляков, через год пошёл на повышение. Дорос затем аж до зампреда облисполкома.

– Здравствуйте, дедушка Макар! – обрадовано воскликнул я, подойдя поближе.

Он вскинул голову и внимательно оглядел меня своими прищуренными глазами.

– Дима! – узнал он меня. – Вот ты какой стал! А ведь был махонький-махонький! Едва до живота мне доставал. Ну, как живёшь, как поживаешь?

– Поживаю нормально, – ответил я. – Вы-то как?

– Да вот, брожу в своей вечности. Скучно здесь. Зато спокойно. Ни забот, ни хлопот. Шпилякова недавно встретил. Плюнул в рожу его бесстыжую. Это же он, сволочь, меня тогда загубил. Пришёл вечерком в сторожку, бутылку из кармана вытащил. «Давай, – говорит, – по рюмашке. Радость у меня большая. Внук родился». Враньё оно, насчёт внука-то, было. Но как тут проверишь? Понимал, что на работе нельзя. Но с другой стороны, как человеку отказать? Ведь по себе знаю, как это радостно, когда внуки рождаются. Махнул рукой, и говорю: «Ладно, давай по одной». Не знаю я, чего он туда подмешал, но только едва я ту рюмку выпил, как тут же в беспамятстве очутился. А он мне в глотку всё остальное влил, склад поджёг, и был таков. Всё потом на меня свалили. Мол, я виновник пожара. В милиции даже в голову никому не пришло, что Шпиляков этим пожаром своё воровство прикрывал. А может просто возиться не захотели. Списать всё на погибшего сторожа было удобнее. А недостачи на этом складе, скажу тебе, было тогда лет на восемь с конфискацией. Как говорится, в особо крупных размерах.

– Да-а-а! – протянул я. – Бывают же на свете такие сволочи!

– А на этом свете много таких сволочей, – вздохнул дед Макар. – Жизнь – она штука несправедливая. В выигрыше зачастую оказывается тот, кто ничего не боится, кто не гнушается самым мерзким и постыдным. Вот так, Дима, учти это…

17

Меня разбудил дикий, пронзительный крик. Я подскочил так, словно под меня подтекла раскалённая вулканическая лава. Дед Макар тут же исчез, туман мгновенно растворился, и моим глазам предстала Юля. Освещённая лучами едва поднявшегося над горизонтом солнца, она стояла возле василистника и испуганно смотрела куда-то вниз. Я в два прыжка подскочил к ней. Меня пронзил ледяной холод, по спине пробежала дрожь, а глаза непроизвольно расширились.

– Господи! – охнул я.

Из травы выглядывали ноги Попова. Нервно сглотнув слюну, я протянул руки вперёд и раздвинул заросли. Ваня неподвижно лежал на земле. Его голова была скрыта под сгибом правой руки. Его левая рука также была согнута и упиралась кулаком в шею, словно стремилась что-то от неё оторвать. Я оглянулся. Патрушева закрыла лицо руками. Её глаза наполнились ужасом. Мне отчаянно не хотелось верить, что всё видимое мною – наяву.

– Может, он просто спит? – с робкой надеждой пробормотал я и шагнул вперёд. Юля последовала за мной. Мы присели. Я слегка потормошил Попова за плечо. Ваня не шелохнулся. Его правая рука съехала вниз, и нам открылась смертельная бледность его лица. Наш спутник был мёртв. Его шею прорезала тонкая красная полоса, точно такая же, какую мы ранее видели на шее Вишнякова. Его обращённые вверх глаза выражали безмерное отчаяние. Мои руки бессильно опустились.

– Как же это? – прохрипел я.

Очень трудно подобрать слова, чтобы в полной мере выразить ту горечь, которая овладела мною. Этой ночью я дежурил вторым, после Юли. Всё было тихо и спокойно. Не было даже малейшего намека, что рядом таится какая-то опасность. Вокруг всё словно вымерло. Когда я сдавал Попову смену, мне даже в голову не приходило, что я вижу его живым в последний раз.

– Покоя, – пожелал ему я.

– К чёрту, – немного невпопад ответил он.

Это были его последние слова.

Кто его задушил? Когда? За что?