Черная повесть

Костёр разгорелся довольно быстро. Мы уселись к нему буквально вплотную и подставили свою промокшую одежду. От огня вокруг как будто потемнело. Небольшая кучка отчаянных, не испугавшихся дыма комаров бешено кусала наши руки, но мы этого словно не замечали. Нас охватило приятное тепло. Внутри словно всё растаяло. Дрожь прекратилась. Я посмотрел на свою спутницу. Она сидела рядом, закрыв глаза. Выражение её лица было каким-то затуманенным, словно её сознание находилось сейчас не здесь, а пребывало в некоей потусторонней реальности. Моё сердце бешено застучало. Я осторожно дотронулся до её плеча. Юля отреагировала не сразу. Сначала она как будто ничего не заметила. Затем пришла в себя, напряглась и бросила на меня вопросительный взгляд. Я попытался улыбнуться, но улыбки почему-то не получилось. Я сделал ободряющий жест, но он вышел каким-то неестественным и неуклюжим. Патрушева, не отрываясь, смотрела на меня. Я взял её руку и прижал к своим губам. Она погладила меня по голове и подалась вперёд. Крепко обхватив руками мою шею, она легла на спину, увлекая меня на себя. Наши лица прижались, а губы слились в сладком, страстном поцелуе. Меня словно охватила и закружила в своём водовороте горячая морская волна. Я почувствовал, как в меня возвращается уже подзабытое ощущение радости жизни…

18

За окном раздался истошный крик. Он больно резанул мои уши и отдался в душе нестерпимой болью. Это был крик горя, крик безнадёжного отчаяния, крик ужаса от осознания невосполнимой утраты. Обычно так кричат, когда теряют очень близкого для себя человека. У меня защемило сердце. Нужно, наверное, быть каким-то неодушевлённым, железным истуканом, чтобы не чувствовать в такой момент самую искреннюю жалость и самое искреннее сочувствие, на которое только способен человек. Я не смог усидеть на месте, поднялся с кровати и выглянул наружу. Моему взору предстала растрёпанная, пожилая, бедно одетая женщина. Она лежала на земле и билась в безутешных рыданиях:

– Сыночек! Сыночек мой!

Вокруг неё суетились две санитарки. Они старательно пытались поднять её на ноги, но женщина словно обезумела от постигшего её несчастья. Она яростно от них отбивалась и отгоняла от себя. Когда санитаркам, наконец, всё же удалось поднять её с земли, я смог увидеть её залитое слезами лицо. Меня словно ударило током. Я понял, что это была мать Вани Попова. До сегодняшнего дня мне её видеть ещё ни разу не приходилось. Но её внешнее сходство с моим погибшим в тайге сокурсником не оставляло в этом никаких сомнений. Я резко отпрянул от окна, захлопнул форточку, плотно задёрнул шторы и вернулся на кровать. Отчаяние этой женщины доставляло мне нестерпимые мучения. Её крик отдавался гулким эхом в моей голове, и словно сжигал меня изнутри. Я заткнул пальцами уши, зажмурил глаза, резко повращал головой, но это не помогло. Меня продолжала пробирать дрожь. Кровь словно застыла в моих жилах. Глаза застлал мрак. Всё, что было вокруг, словно потеряло свой цвет и сделалось чёрно-белым. В меня снова вернулся непреоборимый страх. Я зарылся под одеяло, накрыл голову подушкой и мысленно умолял Всевышнего избавить меня от этого ужаса…

Мы с Юлей, тяжело дыша, лежали на земле рядом друг с другом и смотрели на небо. Мы были счастливы. Все страхи и невзгоды отступили на второй план. Нас переполняла эйфория. Та самая эйфория, которая случается у всякого, кому довелось познать, что такое любовь.

Деревья ласково шелестели листвой, словно умилялись нашей близости. Всё вокруг казалось таким приветливым и дружелюбным, что даже как-то не верилось, будто где-то неподалёку может таиться опасность. Но как ни успокоителен был окружавший нас пейзаж, нас всё равно не покидало ощущение её близкого присутствия.

– Однако, пора идти, – пробормотал я, и беспокойно огляделся по сторонам.

– Неохота, – протянула Патрушева. – Давай останемся здесь.

– Ну вот, придумала тоже, – проворчал я. – До посёлка осталось совсем немного. Если поднатужимся, глядишь, ещё засветло успеем.

– Неохота, – снова протянула Юля.

Она лениво потянулась, но затем решительно вскочила на ноги:

– Пошли.

Мы затушили догоравший костёр, вскинули рюкзаки на плечи и продолжили свой путь.

Едва мы вошли в лесную чащобу, как сверху закапало. Дождь быстро перерос в ливень. Но нас это не остановило. Охваченные стремлением быстрее вернуться домой, мы упрямо продолжали идти вперёд. Вокруг безудержно лило и шумело. Лес затягивался мглой. Воздух пронизывала влага. Под нашими ногами хлюпало серое месиво. А мы всё шли, шли и шли.

– Что может так смердить? – вдруг беспокойно спросила Патрушева.

Я удивлённо посмотрел на неё и принюхался. Моя спутница была права. Атмосфера прониклась какими-то нечистотами. Ударивший в мои ноздри запах был малоприятен и отдавал какой-то гнилью. Но он был мне знаком.

– По-моему, так пахнут болота, – сказал я.

– Этого нам только ещё не хватало, – вздохнула Юля.