Черная принцесса

Тем не менее Богоявленский обладал массой черт, за которые его можно было уважать. И более достойной кандидатуры на должность директора краеведческого музея было просто не сыскать. Я видела Богоявленского последний раз больше года назад, и теперь мне было небезынтересно узнать, что произошло за это время с ним, а также с его близкими, с которыми я также успела познакомиться.

– Прошу вас, войдите! – послышался напыщенный голос директора музея после моего стука.

Я вошла и увидела Богоявленского, восседающего за столом. На вид ему было лет пятьдесят пять, высокого роста, худощавый, с заметной сединой и в старомодных очках. Серые глаза смотрели чуть насмешливо, а манеры остались все теми же немного театральными и даже патетическими.

– Добрый день, Иннокентий Владимирович, – проходя, с улыбкой поприветствовала я его. – Не помните меня?

– Здравствуйте, здравствуйте, – широко улыбнулся Богоявленский. – Как же, как же, Татьяна Александровна, прекрасно помню. Как успехи на поприще частного сыска?

– Благодарю вас, нормально. Правда, возникли некоторые затруднения, поэтому я и осмелилась потревожить вас, – подстраиваясь под церемонный тон собеседника, сказала я.

– Что ж, весьма рад, весьма, – качая головой, ответил Богоявленский. – Прошу вас, садитесь. Так что привело вас в мою скромную обитель?

– Исчезновение вашего сотрудника Сергея Лаврентьева, – ответила я, усаживаясь в кресло с витыми подлокотниками.

– О, печальная история! – скорбно кивнул Богоявленский. – Но мы все надеемся, что этот инцидент благополучно разрешится в ближайшее время. Тем более что за дело взялась такая опытная дама.

И Богоявленский развел руками.

– Я надеюсь на то же самое, – призналась я. – Но мне потребуется ваша помощь.

– Всегда рад помочь, – посерьезнел Богоявленский. – Слушаю.

– Иннокентий Владимирович, как долго работает у вас Лаврентьев? – приступила я к своим вопросам.

– Да уже десятый год, он пришел к нам сразу после окончания университета. По натуре он человек довольно консервативный – впрочем, как и я, – несколько застенчиво заметил директор музея, – и не склонен к перемене места работы. Тем более что история – его стихия.

– И как вы его характеризуете?

– Очень ответственный работник, исполнительный, – с чрезвычайно серьезным видом кивнул Богоявленский. – Однако ему не хватает, что называется, инициативы... Я бы даже сказал, авантюризма! – При этих словах в глазах Иннокентия Владимировича зажегся живой огонек. – Чересчур подвержен штампам, робок, стеснителен... Но человек вполне достойный, – справедливо завершил директор музея. – Приличный молодой человек! – воздел он кверху указательный палец. – Это в наше время редкость!

Пафос в его интонациях достиг апогея.

– А раньше не случалось такого, чтобы он внезапно исчезал, пропадал? Все-таки историки – немного сумасшедшие люди, – подмигнув Богоявленскому, улыбнулась я.

– Перестаньте! – махнул рукой Иннокентий Владимирович. – Для творческого человека «сумасшедший» – это комплимент! Нет, здесь не тот случай. Сергей просто патологически ответственный человек!

Иннокентий Владимирович откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу.

– А как поживают ваши дети, внук? – поинтересовалась я.

– Внук – потомственный лентяй и лоботряс! – с чувством необыкновенной гордости за девятилетнего сына своей дочери расплылся в улыбке Иннокентий Владимирович. – Это у него от папы. Тем не менее я принимаю активнейшее участие в его воспитании. Мы уже практически одолели английский язык и планируем перейти к немецкому. Он играет на пианино все сонаты Бетховена и готовится в мастера спорта по академической гребле!

Богоявленский своего внука просто обожал. Обожал настолько, что мальчик почти постоянно жил у него дома, а не с родителями. Тем не менее взгляд на воспитание подрастающего поколения у Иннокентия Владимировича был весьма своеобразным. Он, например, буквально изводил внука ежедневными переводами английских писателей по пять страниц, занудными разучиваниями произведений музыкальных классиков, а также заставляя пацана принимать ледяной душ.

– Что ж, я желаю вам дальнейших успехов. А теперь давайте все же вернемся к Лаврентьеву, – сказала я, чувствуя, что диалог на посторонние темы затянулся. – Есть ли у него друзья среди сотрудников музея?

– Насколько мне известно, нет, – оттопырил нижнюю губу Иннокентий Владимирович. – Он вообще довольно замкнутый молодой человек.

– То есть вы даже предположить не можете, что с ним могло случиться? – разочарованно уточнила я.

– Я, конечно, доподлинно знать не могу. Но если образованный человек начинает тратить свои время, силы и жизнь на недостойные занятия, тут можно ожидать чего угодно! – В гордом кивке головы Богоявленского просквозило презрение и чувство превосходства.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась я.

– Человек слаб! – категорически заявил Богоявленский. – Он подвержен низменным страстям и порокам, которые поджидают его на каждом шагу! И только человек несгибаемый может противостоять им!