Черная Призма

– Мне прислали для испытания красоток. У половины из них едва хватает мозгов запомнить свои слова, тем более некоторые из более туманных правил в ситуации, которой никогда не было на нашем веку. Даже Дазен не отбрасывал веревку.

– Кто это сделал?

– Зеленая.

Ну конечно, зеленая. Буйная, непредсказуемая, ненавидящая любые ограничения.

– Приведите ее сюда!

Зеленая испытательница увидела жест госпожи и подошла. Все испытатели были красивы, и если светлая кожа становилась недостатком в бою, то для такой и иных церемоний она была предпочтительна. Чем темнее был природный оттенок кожи, тем глуше проявлялся зеленый, синий или красный оттенок. Даже парийцы избирали прибрежных, равнинных или смешанной крови жителей для таких церемоний. Эта женщина была рутгаркой, причем даже для них светлокожей. Она двигалась с изяществом танцовщицы. Ее тонкое зеленое одеяние, наброшенное для церемонии, чтобы все испытатели были одеты в свой цвет, когда соискатель выйдет из камеры – что могло произойти всего через десять-пятнадцать секунд после начала испытания, – было, в ее случае, распахнуто между огромными грудями.

Она подошла охотно, отбросив волосы назад, выпрямив спину, и встала по другую сторону стола.

Обнаженность или почти обнаженность некоторых церемоний была окутана религиозным и культурным символизмом, почти лишавшим ее эротики. Почти, поскольку каким бы возвышенным ты ни был, ты не можешь полностью игнорировать тот факт, что перед тобой обнаженное и потрясающе привлекательное тело. Но последующие пирушки, особенно при инициации, всегда были промежуточной зоной. Все прекрасны, полураздеты, запомнившиеся совсем нагими вот только что, праздничная атмосфера, вино рекой – и торжественная церемонность внезапно рассеивается.

Эта зеленая прекрасно понимала, что делает. Гэвин был выше нее, так что едва мог удержаться от взгляда в вырез ее едва запахнутого платья. Так что он уставился в ее лицо сердечком, в ее ореховые глаза с едва окруженными зеленью зрачками. Она казалась знакомой.

– Подойди сюда, – он указал на место рядом с ним. Между собой и госпожой Варидос. Она обошла каменный стол, но встала ближе, чем необходимо.

– Кто ты? – холодно спросил он.

– Мое имя Тизис, – ответила она, и от улыбки на ее щеках возникли ямочки.

– Тизис кто?

– О, – сказала она, будто это не приходило ей в голову. – Тизис Маларгос.

– Что случилось, Тизис? – спросил он, делая вид, что не узнал ее фамилии. Ее отец и дядя были его друзьями – то есть Дазена. Они исчезли после войны. Убиты бандитами или взяты в рабство пиратами, что скорее всего. Она была схожа с ними. Несомненно, она его ненавидела. Она видела, что Кип может пройти испытание, потому подгадила ему. Дерзко. Глупо и немыслимо, но дерзко.

– Соискатель смошенничал, – сказала она. – Он отбросил веревку. Я снова вложила ее ему в руку.

– Ты никоим образом не должна прикасаться к соискателю во время испытания. Что тут не ясно?

– Я не прикасалась к нему… Простите, верховный люксократ Призма, я вложила ему веревку в руку снова, не прикоснувшись к его коже. Я постаралась сохранить целостность испытания.

– Маларгос, – сказал Гэвин. – Ты ведь рутгарка?

– Да, владыка Призма.

Гэвин холодно посмотрел на нее.

– Когда ваш собственный благословенный сатрап Радос пересек Великую реку, чтобы сразиться с кроволесцами, что вдвое превосходили его числом, что он сделал?

– Сжег за спиной своей армии мост Розанос, – сказала она.

– Он смошенничал?

– Я… я не понимаю, – сказала она.

– Он сжег мост, чтобы его люди понимали, что бежать им будет некуда. Он не дал им выхода. Все до последнего знали, что они победят или погибнут. Отсюда и пошла поговорка «сжечь за собой мосты».

– Но я видела, как он потянулся к веревке, – слабо запротестовала она. Она сглотнула, вдруг испугавшись, что спорит с Призмой.

– И ты снова дала ее ему.

– Конечно.

– Значит, ты возвела бы новый мост за спиной благословенного сатрапа Радоса?

– Конечно, нет, это было бы…

– И обрекла бы его. Как долго ты продержалась? – спросил Гэвин.

Она вспыхнула и отвела взгляд.

– Семнадцать секунд. – Она наконец запахнулась плотнее, прикрыв прелести.

– И ты уничтожила шансы молодого человека при испытании.

– Мы можем переиграть, – начала было она.

– Ты знаешь, что нет. Как только соискатель поймет, что все не по-настоящему, Трепалка не сработает. И все скажут, что это уступка моему племяннику…

– Я думала…

– И ты это понимаешь! – сказал Гэвин, едва удерживаясь от крика.

– Что ты думала – значения не имеет, – прошипела госпожа Варидос. Пока она говорила, Гэвин расщепил свет факела и извлек суперфиолетовый. Совсем чуточку. Красота суперфиолета – в незримости. Хотя в комнате было с полдесятка людей, способных видеть суперфиолетовый люксин, если прищуриться, Гэвин был готов поспорить, что в этот момент никто из них не прищуривался. Да и если бы и так, то, что намеревался сделать Гэвин, было настолько мелким и быстрым, что даже смотрящий не заметил бы. Магическая ловкость рук. Суперфиолет наполнил кончики его пальцев.