Черная Призма

Но даже бравада Кипа улетучилась, когда они подошли ближе. Конвоиры втолкнули Кипа и Каррис в толпу, и первый, на кого они налетели, уставился на них дикими зелеными глазами. Его ореол потрескался, змейки зеленого извивались в белках его глаз. Кип чувствовал себя как в зверинце. Почти у всех, достаточно светлокожих, чтобы это видеть, кожа была напитала люксином. Зеленый, синий, красный, желтый, оранжевый, даже пурпурный. Когда он смотрел в ультрафиолетовом, суперфиолетовые извлекатели светились как маяки. Они встраивали узоры в свою одежду, броню, даже кожу – невидимые никому, кроме ультрафиолетов. Присмотревшись, Кип увидел, что субкрасные делали так же, вплетая в одежду драконов, фениксов, вихри и языки пламени. Синие носили на предплечьях шипы, закруглявшиеся, как бараньи рога, или острые, как ножи. Они прошли мимо оранжевого. Он казался нормальным, не считая того, что он умастил волосы оранжевым люксином словно маслом, и глаза его были полностью оранжевыми, радужки и белки слились и лишь крохотные черные точки зрачков нарушали этот совершенный цвет. На них зашипела зеленая, облаченная лишь в листву, затем рассмеялась. Воистину зверинец, только Кип был в одной клетке со зверьми.

Их вывели в передний ряд. Толпа выстроилась перед камнем, выходящим из земли, отглаженным дождями и ветрами, но достаточно высоким, чтобы служить трибуной. Когда Кип и Каррис прибыли, на камень поднялся какой-то человек в плаще с капюшоном.

Он поднялся на вершину камня, сбросил капюшон, затем сорвал плащ и отбросил его в сторону, словно тот был ему противен.

Все тело его пылало в сгущающейся тьме. Он стоял, молчаливый, дерзкий, крепко расставив ноги. Он простер руку к толпе, и через каждые пять шагов волной вспыхнули факелы, заливая пространство светом. Последними загорелись факелы, окружавшие камень, и Кип увидел, что этот человек был полностью сделан из люксина. И светился люксином изнутри.

Вокруг люди опускались на колени перед владыкой Омнихромом. Но не все. Стоявшие выглядели неловко, полные внутреннего конфликта. Ибо те, кто склонился, не просто склонялись, а вжимались лицом в землю. Это было чистое религиозное поклонение.

– Не склоняйся, – шепнула Каррис. – Он не бог.

– Так кто он? – прошептал Кип.

– Мой брат.

Владыка Омнихром раскинул руки.

– Нет. Братья, сестры, встаньте. Стойте, как и я. Мы достаточно простирались перед простым человеком.

Оранжевый извлекатель, художник Ахейяд, простерся перед Гэвином. Он должен был стать первым в эту ночь. Это было почетным, и Ахейяд заслужил эту честь. Настоящую честь, не эту пародию. Но выхода не было. Никогда не было.

Гэвин шагнул вперед.

– Встань, дитя мое, – сказал он. Обычно это «дитя мое» ощущалось саркастически. Но Ахейяд действительно был дитя или, по крайней мере, едва мужчиной.

Ахейяд встал. Он посмотрел в глаза Гэвину, затем быстро отвел взгляд.

– Если ты что-то хочешь сказать, – проговорил Гэвин, – то сейчас самое время. – Некоторые извлекатели ощущали необходимость высказать свои грехи или тайны. У некоторых были просьбы. Некоторые просто хотели выразить свое разочарование, страх, сомнение. В зависимости от количества извлекателей, которых надо было Освободить до рассвета, каждый год Гэвин посвящал каждому столько времени, сколько мог.

– Я подвел вас, владыка Призма, – сказал Ахейяд. – Подвел мою семью. Мне всегда говорили, что я сын, который мог бы стать великим. А я оказался пустышкой. Люксоманом. Я тот одаренный, кто не сумел справиться с даром Оролама. – Горькие слезы покатились по его щекам. Он по-прежнему не мог смотреть в глаза Гэвину.

– Посмотри на меня, – сказал Гэвин. Он взял в руки лицо юноши. – Ты помог мне в величайшей моей работе. Ты сделал то, чего я, Призма, сделать не смог. Любой, кто видел закат, знает, что Оролам ценит красоту. Ты сделал эту стену прекрасной и грозной, как сам Оролам. Созданное тобой простоит тысячи лет.

– Но мы проиграли!

– Да, – признал Гэвин. – Но это мое поражение, не твое. Царства приходят и уходят, но эта стена защитит тысячи еще не рожденных. И вдохновит еще сотни тысяч. Я бы такого не смог. Только ты смог. Ты, Ахейяд, сотворил красоту. Оролам дал тебе дар, а ты создал дар миру. Это мне не кажется поражением. Твоя семья будет гордиться тобой. Я горжусь тобой, Ахейяд. Я никогда не забуду тебя. Ты вдохновил меня.

По лицу юноши скользнула улыбка.

– Правда ведь, шедевр?

– Неплохо для первой попытки, – сказал Гэвин.

Ахейяд рассмеялся, все его поведение изменилось. Он был воистину светом. Даром миру, прекрасным и полным пламени жизни.

– Готов ли ты, сын? – спросил Гэвин.

– Гэвин Гайл, – сказал юноша. – Мой Владыка Призма. Вы – великий человек и великий Призма. Благодарю вас. Я готов.