Черная роза

— Граф разместил их в нижней комнате донжона. Жан-Жака осмотрел капеллан Руссильона, — кажется, священник у них в замке и за врача, — и сказал, что ничего серьезного нет, правда, крови вытекло порядком.

— Кровопускание Жан-Жаку полезно; уж слишком он горяч и задирист, этот юный парижский петушок!

— Он страдает, похоже, не от боли в ране, а от смертельно уязвленного самолюбия. Над ним одержала верх девчонка! Для сына графа де Сю это страшное унижение! А Жерар де Парди трясется от страха из-за твоего знамени, которое растоптала эта же девица!.. Вот, наверное, было зрелище! — весело сказал де Брие.

Доминик ожидала, что сейчас Черная Роза разъярится, заскрежещет зубами или разразится страшными проклятьями в её адрес, — ведь рыцарское знамя было символом доблести и чести, и почиталось как святыня, — но вместо всего этого герцог искренне расхохотался.

— Анри! Я давно уже так не смеялся! Эта девочка — просто ураган! За какие-нибудь полчаса она умудрилась растоптать мой стяг, ранить моего оруженосца и, наконец, плюнуть мне самому чуть не в лицо! Кровь Христова! Если бы это был мужчина, — он не прожил бы и трех минут! Рыжая бестия!.. А как она сражалась! Как ускользнула из-под венецианского удара! А ведь Жан-Жак неплохой мастер, и я сам кое-чему его научил… Чтобы какая — то девчонка так владела мечом!..

Дом вся обратилась в слух. Похвала герцога её воинскому мастерству, помимо ее воли, приятным теплом разлилась по телу.

— Хотел бы я это видеть, — промолвил граф. — Вот с такой женой ты бы точно не соскучился!

— Что ты говоришь, Анри? Она меня ненавидит, — так, что даже не пытается скрыть это! От такой чертовки можно ждать чего угодно, — яд в кубок с вином или кинжал в грудь в первую брачную ночь!

«Да, ты прав», — подумала Дом, невольно сжав рукоять стилета.

— О, такая женщина, монсеньор, умеет и ненавидеть, и любить! Надо только суметь разгадать её и направить чувство в нужное русло, — и самая жгучая неприязнь превратится в столь же пылкую любовь!

— Или наоборот, — мрачно произнес Черная Роза.

— Ты о Бланш?

— Да. Разве её необузданная и дикая страсть не истерзала меня? Она как пожар, оставивший за собой мертвое пепелище…

«Кто такая эта Бланш? Наверное, одна из его мерзких женщин», — скривившись, с отвращением решила Доминик. Хотя она легко могла незаметно покинуть свое укрытие и убежать, — тем более, что уже поняла, что не сможет совершить задуманное ею, — она не собиралась делать этого. Конечно, знала Дом и то, что подслушивать очень нехорошо, но разговор за дверью становился все интереснее.

— Но там, где по земле прошел огонь, трава вырастает ещё гуще и сочнее, чем прежде, — сказал де Брие. — Так и ты возродишься к новой жизни!

— Надеюсь. Но мне не хочется больше ни пылких страстей, ни юношеских безумств. Сейчас я предпочитаю ровную привязанность, уважение, взаимопонимание. Я хочу мира и спокойствия, Анри! Война бесконечно утомила меня, мне надоело спать и есть в седле, неделями не снимая с себя лат; мне осточертели ханжеские проповеди отцов-инквизиторов, оправдывающие пытки и сожжение еретиков-катаров… А больше всего мне ненавистен Монфор, эта бездушная жадная скотина, похваляющаяся своими насилиями и грабежами, как самыми блистательными победами!

«Он лжет даже своему другу,» — с презрением сказала себе Дом.

— Будьте осторожны в выражениях, монсеньор, — переходя на «вы», тревожно промолвил молодой граф. — Не забывайте: инквизиция не дремлет! А Монфор, как вам известно, послан в Лангедок не Людовиком, как вы, а самим Папой, освятившим его миссию как Крестовый поход против еретиков. Вспомните и о позорной участи графа Раймонда Тулузского, обвиненного в пособничестве альбигойцам и распространении ереси; в Сен-Жиле его, обнаженного по пояс, били плетьми на городской площади, как жалкого раба. Я боюсь за вас; боюсь, что и ваш кузен, король Людовик, не сможет защитить вас, если обнаружатся ваши мысли… и, что еще опаснее — ваши деяния!

Доминик затаила дыхание. О чем говорит этот Анри? Какие такие деяния совершил Черная Роза?

Но герцог решил сменить тему разговора.

— Не будем об этом сейчас. У нас впереди куда более радостное событие — моя свадьба. Так поговорим лучше о моей невесте. Как ты думаешь, — она тоже ненавидит меня, как та девчонка?

— Что тут можно сказать, монсеньор? Она выглядит тихой, кроткой и застенчивой; к тому же это Евангелие и крест на груди… Я бы не хотел иметь такую набожную жену, клянусь честью! Конечно, моя Розамонда тоже скромна и тиха; но эта — просто настоящая монашка!

— Что ж, возможно, ей удастся замолить мои грехи? Я вижу в приказе короля и в выборе графа Руссильона божественный промысел, Анри! Неужели за все, что я перенес, я не заслужил, наконец, тихого семейного счастья? С этой девушкой меня соединяет сам Господь! И, если даже сейчас она ненавидит меня, — клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы растопить эту ненависть, сделаю все, чтобы она меня полюбила!

— У тебя впереди всего одна ночь… а потом вы расстанетесь и, может быть, надолго.