Черная сакура

Дайсукэ вылезает наружу. Обеими руками цепляется за пластиковое покрытие, карабкается, и вот он на крыше, в самой высокой точке селения, он не хнычет, не задыхается, никто не помогает ему удержаться на ногах. Он видит на несколько миль вокруг. Его глаза раскрываются. Как будто он видит всё впервые. Это селение, селение, которое он скоро покинет. Прямо под ним — баскетбольная площадка и футбольное поле, на которых учитель, Немото-сенсей (они придумали ему обидную кличку Томбо за выпученные, точно у насекомого, глаза) отдавал им команды, гонял по грязной земле. Вот улицы расходятся лучами от центральной площади, расходятся, словно к чему-то стремясь, словно на что-то надеясь. И скопления домов тут и там, разбросанные как попало: то несколько штук, то отдельный дом, — и повсюду развалины, оставшиеся после землетрясений, после наводнений; но кто будет все это отстраивать заново? А дальше — леса и перелески, хотя это уже не леса и перелески, а редкие купы деревьев, рощицы — столько деревьев вырвало с корнем и унесло водой! — природа не ведает жалости, хотя некоторые, самые крепкие, устояли и по-прежнему подставляют тусклому свету свои обтрепанные листья, стремясь выжить, так что надо воздать должное их неуступчивости, их упорству. А дальше, дальше виднеется побережье. Глаза Дайсукэ не такие зоркие, как раньше, — тоже из-за таблеток? — но побережье он может различить. Кто это там бродит? Маленькая фигурка. Не то ребенок, мальчик или девочка, не то мужчина или женщина очень маленького роста шагает вдоль побережья. Если шагаешь вдоль побережья, значит, на что-то надеешься. Те люди, что шагают вдоль побережья, наверняка на что-то надеются, наверняка думают, будто они куда-то идут или что-то ищут. Они целеустремленные. У них есть цель. И устремление. Они куда-то идут, что-то делают, за что-то цепляются, эти люди, что шагают вдоль побережья. Дайсукэ задумывается: возможно, он или она поет, шагая вдоль побережья? А что еще делать, когда шагаешь вдоль побережья? Петь или бормотать про себя? А может, размышлять над важными вопросами? Как ты угодил в это нелепое положение? Какой в этом смысл, ради чего ты здесь, зачем дышишь, двигаешься, размножаешься? Такие мысли обуревают тебя, когда шагаешь вдоль побережья. И такие же мысли приходят, когда стоишь высоко над всем селением и никто тебя не видит. Ты песчинка. Песчинка в масштабах Вселенной. Ведь все смотрят вниз, всецело заняты катаклизмами собственной судьбы, и никто не находит ответа. Дайсукэ, песчинка Дайсукэ. С него хватит. Все это не имеет смысла. Тех двух девчонок он тоже покинет. Что за игру они затеяли? Что замыслили? Почему остановили свой выбор именно на нем? Он едва не осчастливил их, едва не совершил то, о чем они просили… едва не показал, что он мужчина. Но не до конца. Не сдюжил. Дайсукэ не сдюжил. Сломался на самом финише. Но все равно. Сейчас все это не нужно. Прямо сейчас ему нужно одно — совершить полет длительностью в семь секунд, или сколько он займет, полететь по воздуху прочь отсюда: только невесомый воздух вокруг, только воздух, и ничто больше его не удержит; вот так, всего лишь краткое мгновение — прочь, прочь, скорее прочь — он ступает на самый краешек, а потом — прочь, прочь, будто пушинка, которую смахнули со свитера.

Мариса чувствует резкий толчок у себя внутри. Спазм толстой кишки? Синдром раздраженного кишечника? Или что-то произошло снаружи? Когда внутри у нее случаются такие спазмы, то она…

Еще она замечает краем глаза, как кто-то летит по воздуху. Что это? Что это было? Видение? Ангел? Она что-то инстинктивно учуяла? Весь день она провела у себя дома, не приглядывала за сестрой, и вот сейчас что-то почувствовала, глубоко внутри себя. Столько смертей вокруг. Столько разрушений.

Тинг-Танг-Тин прекратила блевать. Почистила зубы, вымыла голову, воспользовавшись туалетными принадлежностями Бинг-Банг-Бин. Тинг-Танг-Тин даже переоделась в одежду Бинг-Банг-Бин, потому что свою заблевала, и хотя эта одежда оказалась для нее малость мешковата, ей приятно ощущать на себе ткань, над которой потрудилась ее подруга. Иногда они будто сестры. Так близки, всем друг с другом делятся; ни у той, ни у другой нет ни братьев, ни сестер, так что да, обе они готовы быть и сестрами, и лучшими подругам, а иногда — лесбиянками. Связь между ними очень крепкая, и кто осмелится ее разрушить? Кто осмелится?

— Не просто милая панда, милая красная панда!

— Ой, спасибо. Мне уже гораздо лучше. Я ценю твою поддержку.

— Ладно, пора собраться. Конец близок, я чувствую. Сегодня вечером, возможно, наш последний шанс заманить Томбо. Его охраняет эта ведьма, но если мы перехватим его после вечерних занятий по каратэ, то он, возможно, не сумеет дать отпор.

— Оденемся пооткровеннее?

— Не стоит. Разденемся, когда встретим его.

— Снимем с себя всю одежду, да?

— Разумеется. Он не сумеет устоять. Мужчины вообще не способны держать себя в узде.

— Это правда. Например, мой отец. Да и любой отец.

— Но не холодновато ли снимать одежду?