Черная смерть

Мамонтов был близорук и рассеян, ему предлагали перейти из чумной больницы на участок, но он и слушать не хотел об этом.

Бутовский с трепетом открывал каждое утро дверь в палату, разделенную простынями на боксы, и прислушивался, дышит ли еще больной, которого вот уже несколько дней он курировал.

Но сегодня, увидев, как тот с усилием приподнял отяжелевшие веки и шевельнул запекшимися от жара губами. Бутовский обрадовался: кажется, ему удалось вырвать из лап «черной смерти» эту жизнь.

Однако на четвертый день его пациент умер. Тогда лечили только одним способом: вводили противочумную сыворотку, впрыскивали камфару, давали кислород.

Бутовский вошел в ординаторскую. Все ли было сделано? Все ли он предусмотрел в схватке с невидимым и могучим врагом? Кажется, все. Однако никогда еще не было так тягостно, и как ни гнал он от себя мрачные мысли, чувство какой-то вины душило его.

— Что ж… — вздохнул доктор Михель, осторожно освобождаясь от маски. — Пока мы бессильны. Ваш все же протянул почти четверо суток, а другие и дня не живут. Сыворотка, сыворотка… Что она значит при легочной форме! Даже в случае бубонной чумы она редко приносит успех, дорогой друг.

Бросив взгляд на Снежкову и Мамонтова, Бутовский с силой сжал кулаки.

— Но мы все-таки одолеем ее. Заболотный говорит, что главный бой надо вести непосредственно в чумных очагах.

Доктор Михель кивнул:

— Заболотный прав. Только раннее выявление заболевших, немедленная их изоляция и госпитализация дают эффект в борьбе с эпидемией.

— Именно так, — согласился Мамонтов. — Я был вместе с Даниилом Кирилловичем на эпидемии холеры в Петербурге и убедился, насколько он прозорлив. Он сразу взял курс на блокирование очагов и потушил вспышку.

Перенос больного из изолятора в чумной барак

XIV

Авторитет русской экспедиции возрастал не только среди харбинской бедноты.

Управляющий КВЖД генерал Хорват, который сначала стремился помешать начинаниям Заболотного, резко изменил свою тактику, как только чума переступила границы европейской части Харбина. Финансирование экспедиции постепенно нормализовалось, улучшилось и снабжение материалами.

«Его превосходительство изволили испугаться», — с удовлетворением подумал Заболотный.

Однако дня не проходило без какого-либо события. Однажды вечером в штаб-квартиру экспедиции ворвался перепуганный железнодорожный чиновник и умолял Бутовского немедленно сделать ему прививку.

Со страхом глядя на его мускулистые руки (не касались ли они часом чумного!), чиновник рассказал, что охотился на куропаток и неведомо как очутился около ограды, которой было обнесено здание чумной больницы. Он убежден, что заразился.

Бутовский с трудом успокоил чиновника: если не было контакта с больным, ему нечего опасаться.

Этот эпизод тотчас вызвал в памяти Бутовского образ его учителя. Вот, вероятно, сидит сейчас Заболотный у себя в лаборатории, на окраине города, который постигла беда, изучает свойства местного штамма чумных бактерий. Бутовскому даже представилось, как тоненькой платиновой петлей профессор вытягивает микробные колонии из пробирки и переносит в другую питательную среду. А завтра, после обхода в экспериментальной клинике, профессор в сопровождении ассистентов направится в чумной очаг, затем спустится в морг, а вечером выслушает оперативную сводку…

Заболотный покорял всех, кто с ним встречался. Бывало, перебросится с человеком всего-то несколькими словами, но скажет это так, что тому захочется сделать что-то хорошее.

Однажды Заболотный поручил Лебедевой и Паллон обойти дома, где жили служащие КВЖД, и прежде всего отыскать квартиру чиновника Краснодемского. Сам Краснодемский и его жена погибли, перепуганная прислуга разбежалась, и осталась только девочка пяти лет.

Ее застали у кровати, на которой лежало бездыханное тело еще молодой женщины.

Порывистым движением Паллон прижала к себе ребенка.

— Не надо плакать, деточка… Тебя как зовут?

— Наташа… А вы доктор?

— Доктор, Наташенька! Ты теперь будешь жить с нами…

— В маленькой комнатке и с няней, — добавила Лебедева.

Девочку увезли. Семь дней она находилась в изоляции под присмотром сестры Снежковой, которая раздобыла для ребенка массу игрушек и сладостей. Болезнь не проявлялась, и девочку отвезли в штаб-квартиру.

Поздно вечером, вернувшись с участков, все узнали, что в доме появился новый жилец. Стоя у кровати спящей девочки, они решали ее судьбу. Разговаривали тихо, чтобы ее не разбудить.

— Оставить ребенка у себя мы, конечно, не можем. — сказала Паллон.

— Разумеется! — согласилась Лебедева.

— Надо подыскать подходящее семейство среди русских служащих железной дороги, — предложил кто-то.

Судьба Наташи беспокоила всех обитателей штаб-квартиры. Они начали собирать точные сведения о семьях, же-хающих взять на воспитание ребенка.

И вот как-то вечером, когда все ужинали, в штаб-квартиру пришла жена инженера-путейца. Она развязала узелок. Там были теплые вещи.

«Кажется, это именно такая женщина, какую мы искали», — подумала Беатриса Михайловна и облегченно вздохнула.

XV