Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Когда христианство стало нееврейским, на смену религиозному соперничеству пришел внутригрупповой конфликт, ставший двигателем антисемитизма. Особенно в период раннего Средневековья церковные власти были встревожены количеством христиан, которых привлекали еврейские учения. Иоанн Златоуст, ярый критик «иудействующих» – христиан, которых привлекали иудейские учения, – говорил: «Я знаю, что сегодня многие люди высоко ценят евреев и считают их образ жизни достойным уважения. Поэтому спешу с корнем вырвать эту роковую мысль из ваших умов. Место, где шлюха выставляется напоказ, называется публичным домом. Более того, синагога – это не только публичный дом и театр, это еще и логово воров и пристанище диких животных»[702]. Другой выдающийся антисемит, епископ IX века Агобард Лионский, считал, что христиане, преломляющие хлеб с евреями, рискуют впасть в духовное искушение. Агобард прожил достаточно долго, чтобы увидеть, как воплотился в жизнь один из его самых страшных кошмаров. Во время поездки в Рим в 820-х годах, Бодо, отец-духовник Людовика Благочестивого, сына и преемника Карла Великого, отправился в Испанию, обратился в иудаизм и женился на еврейке.

О нечестивом Бодо, преемнике Агобарда в Лионе, негодовал архиепископ Амуло, страдающий диспепсией: «И вот он живет в Испании, его бородатый силуэт сидит на корточках в синагогах сатаны и вместе с другими евреями хулит Христа в Его Церкви»[703].

За время, предшествовавшее Черной смерти, антисемитизм еще стал полезным инструментом для финансистов и сторонников сплочения наций. В 1289 году Гасконь, контролируемая англичанами, изгнала евреев и захватила их собственность[704]. В следующем, 1290 году английская корона восстала против местных евреев. Эдуард I, дед Эдуарда III, приказал изгнать евреев из Англии и конфисковать их имущество. Но дело в том, что евреи долгое время были излюбленной целью английского казначейства, поэтому конфисковывать у них было нечего. В середине тринадцатого века, когда казна разорила Аарона Йоркского, им удалось собрать более 30 тысяч серебряных марок. В 1290 же году евреи из одиннадцати ведущих английских городов вместе не смогли собрать и трети этой суммы[705].

Во Франции, где к евреям традиционно относились не очень хорошо, монархия использовала политику изгнания, чтобы заручиться поддержкой народа и обогатиться. Изгнанные в 1306 году евреи были повторно восстановлены в правах в 1315 году, затем снова изгнаны в 1322 году, реабилитированы в 1359 году и снова изгнаны в 1394 году.

Однажды в конце четвертого века на пристани в Карфагене стояла женщина и, «обезумев от горя»[706], наблюдала, как за горизонтом исчезает корабль, унося с собой все, что она когда-либо любила. Женщину звали Моника, и в ней было нечто большее, чем просто воплощение матриархата. Было бы преувеличением сказать, что Святой Августин никогда не стал бы святым Августином без властной, доминирующей Моники, но если бы не ее вездесущность и контроль, распутный молодой язычник мог бы потерять себя в борделях Милана за десять лет до принятия христианства в 387 году.

Как и Черчилль, еще один мужчина, у которого были непростые отношения с матерью, Августин тоже болтал без умолку. Его речи, которые записывал постоянно присутствующий штат переписчиков, разрослись до почти сотни книг, среди которых два произведения имеют историческую важность. Это автобиографические Признания, в которых можно услышать личные переживания автора, что было редкостью в Средние века: «Я закрыл ее глаза, и меня охватило великое горе», – писал Августин о смерти своей матери. Еще одно творение Августина – Город Бога – помогло определить политику христианства по отношению к евреям на протяжении почти тысячелетия. Когда философ восемнадцатого века Мозес Мендельсон говорил, что без «блестящих идей Августина мы [евреи] были бы давно истреблены», он имел в виду Город Бога[707].

В то время как Город и другие «еврейские» сочинения Августина повторяют все знакомые аргументы христианского антисемитизма, включая нежелание евреев признать божественность Христа, в новых произведениях Августина содержалось «но» в конце традиционного обвинительного заключения. В видении Августина евреям была предназначена особая роль. Бог хотел, чтобы именно они «засвидетельствовали» торжество христианства[708]. А поскольку, чтобы эту роль сыграть, евреи должны были оставаться евреями, это августинское «но» и стало их пропуском на выживание – единственным пропуском, который раннее христианство выдавало инакомыслящему меньшинству. Как заметил Джейкоб Нойснер, «иудаизм сохранился на Западе по двум причинам. Во-первых, этого хотело христианство, а во-вторых, этого хотел сам еврейский народ. Судьба язычества в четвертом веке показывает важность первого из двух факторов»[709].