-- А ответишь?
-- Не обещаю. Но ты все равно спроси.
Клара отвернулась, опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом, смяла в пальцах сорванную травинку, вздохнула.
-- Там, возле Кицена, -- девушка говорила тихо, словно его и не было рядом, словно высказывая вслух потаенные, личные мысли, -- я до смерти перепугалась.
-- Немудрено, -- кивнул Войцех, -- такой бойни я еще не видел, а видел я многое, Клерхен. Не кори себя, там всем было страшно.
-- Я за тебя испугалась, -- еще тише добавила Клара. И почти совсем шепотом. -- Нет, не за тебя. Тебя.
Войцех резко развернул ее за плечо, поглядел в глаза.
-- Говори, -- хрипло прошептал он, -- говори. Спрашивай. Слово даю, отвечу.
-- Глаза, -- ответила девушка, -- глаза у тебя были словно слепые, белые. Зубы оскалил, как зверь, я думала, ты сейчас саблю бросишь, в глотку кому-нибудь вцепишься. Сила в тебе была, нечеловеческая, страшная. Подвернись тебе под руку кто-то из своих, не заметил бы, зарубил. Я с коня соскочила, думала поближе подобраться, дотронуться, позвать. Надеялась, что не поздно.
-- Не поздно, -- Войцех сглотнул, -- на этот раз еще не поздно было.
-- Ты знал?
Выплеснулось, прорвало. Все, что носил в себе, все, что камнем давило на сердце, не давало уснуть, сжимало горло ужасом. Войцех говорил сбивчиво, глотая слова вперемешку со слезами, перескакивая с одного на другое. И про Сенина, так глупо погибшего вместо него, и про казака-предателя, и про черную карету, где смертельные раны зажили без следа, а безумие, казалось, отступило. Про деда, разорвавшего горло невесте, про Лизхен, про красную пелену, про бездну ярости, затягивающую огненным смерчем.
-- Я боюсь, что схожу с ума, Клерхен, -- Войцех еще раз взглянул в глаза девушке и тряхнул головой, словно бросаясь в омут, -- нет, не боюсь. Я знаю это. Лучше уж пулю в лоб, чем так. Но сейчас нельзя, не время. Потом. Если успею.
-- Я буду рядом, -- Клара сжала его дрожащие руки в своих, -- позову, верну. Раз получилось, в другой тоже получится. Держись, не сдавайся. Войне конец наступит, станет проще себя в руках держать. Твой дед не знал, чего от себя ожидать. Ты знаешь, и ты справишься. А я помогу.
-- Хорошо, -- неожиданно спокойным голосом ответил Войцех, -- поможешь. Может, ты и права. Но обещай, что, если не вернусь, пристрелишь меня, как бешеного медведя. Не позволяй им посадить меня на цепь, Клерхен. Обещай.
-- Слово офицера, -- твердо ответила девушка, -- так и будет.
На следующее утро Войцеха словно подменили. Он снова перекидывался колкостями с Дитрихом, насвистывал "Дикую, дерзкую охоту" Кернера, всем своим видом внушая маленькому отряду надежду на скорое возвращение к своим. Еще через два дня они перебрались на правый берег Эльбы под покровом ночи, улизнув прямо из-под носа у французского разъезда. Под утро, уже не скрываясь, наткнулись на казачий пикет, который сообщил им, что Русско-Германский легион, в состав которого теперь входил и корпус Лютцова, стоит дальше к северу, в Бойценбурге.
Выправив документы в штабе ближайшего полка и раздобыв лошадей, маленький отряд поспешил на север.
Чистенький и уютный Бойценбург был забит войсками до отказа. Стояли на тесных квартирах, даже офицеры вынуждены были ютиться по три-четыре человека в маленьких комнатушках. Генерал Вальмоден-Гимборн, командующий Легионом, делал все возможное, чтобы сохранить доброе расположение жителей, чему немало способствовали британские деньги, которыми он щедро расплачивался за фураж и продовольствие.
Фон Лютцова они нашли на складе, выяснив, что прибыли как раз вовремя для получения нового обмундирования. Майор просиял, завидев тех, кого считал либо погибшими, либо попавшими в плен. Но еще большую радость доставило ему известие о счастливом спасении Кернера, в гибели которого фон Лютцов себя винил.
Через неделю Королевско-прусскому добровольческому корпусу предстояло занять свои позиции на аванпостах, расположившись биваком у Рацебургского озера. Линия форпостов, подчиненных частным начальникам, протянулась от Дассена до озера и далее, по течению Стекницы до Лауэнбурга, где поворачивала на правую сторону этой реки и образовывала дугу до самой Эльбы. Обычные военные предосторожности соблюдались во время перемирия строжайшим образом, во избежание случайного столкновения с неприятелем, а также для прекращения всякого сношения жителей занятыми союзниками областей с нейтральными или занятыми французскими войсками. Всех подозрительных было приказано задерживать и отправлять по команде.
Перспектива жизни в палатке даже радовала Шемета, в комнате, которую он делил с фон Таузигом, Эрлихом и Ортманном, благополучно выбравшимся из Кицена с десятком гусар, было душно даже при распахнутых настежь окнах. Клерхен, учитывая ее пол, выделили место в кладовке, где она спала, свернувшись калачиком на одеяле, вытянуться во весь рост там было невозможно.