Чёрная волна

Бандитскими эти притоны были лишь в воображении журналистов. На самом деле Ерофей бродил по дешёвым кабаре, нарываясь на неприятности. Царапины и ссадины на лице указывали на то, что охранники, устав от плохо одетого типка, который задавал посетителям странные вопросы о мёртвых девочках, выкидывали его за дверь, отрабатывая боксёрские приёмы.

Ерофей поднялся со стула для посетителей и сделал шаг вперёд. Грязная одежда колыхнулась на нём, как простыня на трупе:

– Иван, я не должен был… Прости.

Иван откинулся в кресле и брезгливо поглядел на брата:

– А ну сядь обратно, слышишь?

Вены на тощей шее Ерофея вздулись от волнения:

– Ты не имеешь права судить! Я не могу сидеть, когда… – Вены сдулись, Ерофей поперхнулся словами и послушно сел.

Теперь Иван Лавинь резко поднялся с кресла. Поправил белый ремень мундира – из-за выросшего живота, ремень постоянно спускался куда-то вниз, в ту зона тела, которую шеф-капитан давно уже не видел. Уперевшись кулаками в стол, Иван Лавинь перегнулся через него, приблизившись лицом к брату. Тот отпрянул и качнулся на стуле.

– Когда что? – зловеще переспросил Иван, зная, что тон его голоса пугал брата до дрожи.

– Когда… всё неясно. Где моя девочка? Её нет, её не ищут…

– Мне показалось, или ты обвиняешь меня в чём-то?

Ерофей сипло выдавил из себя «нет». Но тут же вскочил и грохнул кулаком по столу:

– Да, чёрт побери! Обвиняю! Люди пропадают сотнями, а вы… ты…

– Что мы? Что я?

– Вы сидите и ничего не делаете. Продажные твари! Я сам должен собирать информацию о дочери… Я за неделю сделал больше, чем всё ваше продажное отделение.

Перегнувшись через стол, шеф-капитан коротко и быстро ударил брата в челюсть.

Ерофей мгновенно успокоился.

Стул под ним словно приобрёл ещё большую наклонную поверхность. Хватаясь за столешницу, Ерофей повалился на пол, утягивая за собой бумаги и шнур ординатёра. Иван спокойно придержал экран и вырвал шнур из рук брата.

Потирая ушибленную кисть, Иван поднялся и обошёл стол. Пнул Ерофея:

– Вставай. Встань, я сказал.

Мотая головой, брат поднялся и косо сел на стул. Сплюнул кровь и поднял голову:

– Сука… гад… имбециль.

Иван ухватил Ерофея за волосы и повернул его лицо к себе:

– Теперь слушай.

– Дармоеды… шлюхи в законе…

Иван рванул брата за волосы. Тот закричал и схватился за его руку, не решаясь применить силу. По опыту знал, что будет только хуже.

– Слушай меня, дурак. Оленька – моя племянница. Я не претендую, что её пропажа подействовала на меня так же, как и на тебя. Ты отец, твоё горе безгранично. Но не смей, слышишь, не смей говорить, что я ничего не делаю! Понял?

– П-понял… отпусти волосы.

В ответ Иван дёрнул седые вихры Ерофея. Лучший способ образумить обезумевшего от горя и пьянства человека:

– Ерофей, прекращай бухать и фантазировать, что ты ведёшь расследование. Ты фермер, а не сыщик. Всё кончится тем, что тебя грохнут в каком-нибудь кабаре, где, если и пропадают люди, то по вполне ясным причинам.

От боли и унижения у Ерофея потекли слёзы. Он держался за руку брата, боясь новых рывков за волосы:

– Я… я не могу ничего не делать. Кроме того, у меня есть результат.

Не отпуская волос, Иван подвинул к Ерофею табло с его личным делом:

– Вот он, твой результат! Тебя второй раз арестовали за оскорбление императорского величества. Я не могу тебя постоянно отмазывать, слышишь? Однажды ты пойдёшь на каторгу за свои слова.

– Я был пьян.

– Ты нанёс оскорбление чести.

Ерофей дёрнулся:

– Да к чёрту твоего императора! У меня есть зацепка на похитителей людей.

В ответ Иван Лавинь только крутанул волосы, выжимая из глаз брата новые слёзы:

– Возвращайся домой, в деревню, зацепщик херов! Твоей жене так же плохо, как и тебе. А ты шарахаешься по миру своих фантазий, пока жена тянет на себе хозяйство фермы. Она у тебя вместо трактора или комбайна?

– Отпусти волосы!

– Твоё место возле жены, а не в грязных водах Ривьер де Моску, где скоро обнаружат твой раздутый труп.

Иван Лавинь отпустил волосы Ерофея. Открыл дверь в смежную с кабинетом ванную комнату:

– Умойся.

Поглаживая голову, Ерофей покорно прошёл внутрь. Осмотрел ванну и душевую кабинку:

– Хорошо вы устроились на деньги налогоплательщиков. Даже унитазы чистые.

– Ещё одно слово, и я обмакну тебя в этот унитаз. Убедишься, какой он чистый.

– «Империя – это сила!» – Ерофей саркастично произнёс строчку из гимна и заткнул слив раковины пробкой, чтоб наполнить водой.

Пока брат умывался, забрызгивая мраморные стенки розовыми каплями, шеф-капитан смотрелся в зеркало и утирал с лысой головы пот. Достал из зеркального шкафчика аптечку. Извлёк баночку и отвинтил крышку. Присел на закрытый унитаз.

Ерофей выключил воду и посмотрел на баночку:

– Не надо меня лечить. Кровь больше не идёт.

– Я и не собирался тебя лечить. Помылся? Теперь вали отсюда. Вообще убирайся из Моску.

Шеф-капитан смочил вату зелёнкой и обработал костяшки своих пальцев, дуя на кожу, содранную о зубы брата.

Ерофей продолжал стоять.

Шеф-капитан поднял на него взгляд, поморщился, как от боли. То, что он сидел на унитазе, добавляло сходства к сравнению, будто у шеф-капитана, при виде брата, приключился запор: