Чернее (СИ)

Я посмотрела на нее и зачем-то сказала:

-- Мой батя был очень хороший. Когда-то давно.

Она кивнула.

-- И дядя был хороший. И тетка. А сейчас все или скандалят...

-- Ужас...

-- Или не разговаривают... И, главное, вечно жалуются друг на друга... а мне слушай это все...

-- Тоска...

И тут в ритм колес поезда я начала читать рэп:

-- Ужас-ужас, тоска-тоска, ужас-тоска, тоска-ужас...

И Танька, хохоча, стучала зубами о край кружки.

С макетом проблемы, куда-то пропала буква "ё", мне пришлось задержаться -- вернуть беглянку оказалось куда сложнее, чем я предполагала.

Разговор вышел странный, да и каким ему быть, когда у него то и дело звонил телефон. Он нервно поглядывал на него и всякий раз сбрасывал вызов.

-- Жена? -- как можно спокойнее спросила я.

-- Какая там жена -- из банка звонят, выплат по кредиту требуют, а у нас ведь зарплату задержали...

-- Так вырубите телефон.

-- Не могу: вдруг правда жена позвонит. Мало ли что...

Я вздохнула: и то верно.

-- У дочки температура с утра была. Невысокая, но все-таки... если вдруг что, я хочу быть на связи... по дороге домой лекарств купить. А вы какая-то грустная сегодня...

-- Не выспалась. Вчера вечером возвращалась из театра, пришлось ехать домой на последней электричке, приехала поздно, спать легла поздно, вот и... Да еще и холодно было ужасно, я оделась легко, замерзла, стоя на платформе...

-- И как это ваш спутник допустил, чтоб вы возвращались домой поздним вечером?

-- Я ходила одна.

-- Людочка, -- он ласково заглядывает мне в лицо, -- ну почему вы всюду ходите одна?

-- Мне и так хорошо.

-- Правда? -- Он меня обнимает. Мягко и сильно. Клюет меня в нос своим носом. И я его клюю в ответ.

-- Правда-правда.

Снова звонит телефон.

Он разжимает объятия. Сбрасывает вызов.

-- Сколько вам нужно? Я сегодня за одну халтуру получила деньги, могу занять...

-- Людочка...

-- Могу только пятнадцать тысяч...

-- Не надо, ну что вы...

Но я уже вскочила, схватила сумочку, нашла кошелек, зашелестела купюрами:

-- Вот, возьмите!

-- Люда, я не могу...

-- Вернете, когда сможете...

-- Спасибо. -- Он взял деньги и спрятал в карман. -- Я верну. В мелочах я честен.

-- А в крупном?

-- В крупном я обманщик... -- Он снова притянул меня к себе. -- Спасибо, Людочка. -- Он метил в губы, но я отвернулась, и поцелуй приземлился на щеку. Его рука скользнула по моей спине, как будто он хотел сыграть на мне, как на гитаре, и искал струны -- и нашел, внутри зазвенело, наполнилось одним звуком, даже в голове прокатилось эхом: "Людочка, Людочка..."

Но решение было уже принято.

-- Не надо. Ничего не будет. -- Я выскользнула из его рук. -- Это неправильно, непорядочно. Ваша жена дома возится с ребенком, а вы...

-- Моя жена. -- Он помрачнел как-то резко, сразу. -- Моя жена, Люда, тоже, знаете ли... Не святая. Она ведь так хотела ребенка, что ей было все равно, от кого. Это воспитывать должен был я, а родить можно было и от кого-нибудь другого...

Снова зазвонил телефон, он нажал на отбой, даже не глядя.

-- Я пойду домой, -- сказала я. -- У меня скоро электричка. Пришлите мне макет на почту. Дома высплюсь и решу, что делать. Поставлю точки над "ё".

-- Я чем-то вас обидел?

-- Нет. Все хорошо.

Я вышла из офиса и побрела по какому-то бескрайнему полю, по выжженной траве, под палящим солнцем, под белым небом, и только комариное гудение чиркало иногда по слуху -- это проносились мимо машины... да, машины... я перешла дорогу и побрела к метро.

И вокруг, кажется, были люди, но для меня никого не было, потому что всюду была только она одна -- эта мысль: "Он меня не любит. Не любит, не любил, не полюбит. Он любит ее -- ту женщину. Любит ее. Потому что простил. И она ему все простит. Потому что любовь -- это вот такая вещь. Такая вот хрень по Лакану. Непонятная для меня".

В тот день я пришла домой как-то рано, все семейство было в сборе, я хотела попить чаю, но в кухне, как-то прямо посреди прохода, стояла Катька.

Ни пройти, ни проехать.

Ирина Яковлевна сидела на табуретке в углу, курила. Это было странным, она вроде как бросила, а тут...

-- Я сон видела, -- сказала она. -- Как будто Коля умер. И я его хороню. Сама могилу рою. Тяжело мне, земля тяжелая. Спину ломит. А потом еще утрамбовываю землю-то, ползаю по холмику. И плачу, плачу. А слезы вытереть не могу -- понимаю, что руки-то в земле...

-- Мам, ну не надо, не надо, а! Только сопли тут не разводи! -- резко сказала Катька. -- Что сделано, то сделано. Не хотел он ребенка. То есть перехотел, когда я сказала, что хочу, чтоб он, как девочка родится, ее в свою квартиру прописал, потому что в этой нас и так толпа прописана...

-- А что случилось-то? -- Это уже я.

-- А тебе какое дело?! -- рявкает Катька.

-- Никакого, -- пожимаю плечами.

-- А-а-а-а! -- По коридору, вопя, как сумасшедший, проносится Коля, смешно размахивая длинными тощими руками.

-- Мама, мама, он боится куклы! -- Мелкий Кирилл мчится за ним, размахивая большой фарфоровой куклой, ее спирально завитые кудряшки смешно подпрыгивают.

-- Она страшная... реально страшная! -- кричит Коля. -- Я зашел в комнату, свет не успел включить, а там -- она. Белая, как привидение...