Чернила под кожей

В Японии их называют «ирезуми». Означает «вставлять чернила». Татуировки в Японии известны с давних времен. Их делали еще до рождения Христа, до того как перезапустили время, как в фантастическом романе. Интересно, у него были тату? Библия не любит их, мне кажется. И пирсинг. И моллюсков. И гомосексуалов. Столько всего отвергли, просто потому, что Бог. В Японии богов рисовали на телах. Синтоистских. Сияющая женщина красивая. Вся в лучах.

Отец сказал мне как-то совершенно не шутя: «Я никогда не подниму руку на женщину». Мы смотрели фильм о женщине-шпионе, которую часто били по лицу. На следующий день я рассказала маме, и мы смеялись практически до слез, раз за разом повторяя эту фразу голосом отца. Помню, мы были на кухне, а папа — на работе. Наверно, я болела, раз не пошла учиться. А может, на каникулах. Неважно. Было здорово над папой посмеяться. Храбро как-то. Мне кажется, все с этого и началось. Наши разговоры.

До этого мы с мамой притворялись, что ничего такого не происходило. Потому что делать вид, что все нормально, мы не могли. Мы видели «нормальность» по телевизору, читали о ней в книгах и знали, как должно быть. Я видела ее дома у друзей, когда ходила в гости. Нормальными мы были, когда гости приходили к нам. Когда я была маленькой, я думала, что все папы бьют всех мам, когда у них плохое настроение. Не помню, когда сообразила, что это не так. Может быть, я рассказала об этом кому-то из друзей и мне ответили, что у них дома так не принято? Жаль, не помню. Детство в голове моей расплывчато. Коробка фотографий и старые билеты. Множество пустот. Некоторые воспоминания яркие и четкие, другие — нет. Впрочем, зацикливаться смысла нет. Что сделано, того не изменить.

На протяжении веков они точили, они кололи, они использовали дерево. И нара-чернила. Нара-чернила черные на коже, но под кожей становятся сине-зелеными. Сегодня, чтобы научиться старым методам, приходится тренироваться — много! Нужно найти мастера и потратить месяцы и годы.

Не нравится мне, что мама берет у него деньги. Что хочет их. Требует порой. Звонит ему и просит. Он переводит. Наш адрес она ему не раскрывает — пока. Он спрашивал. Мне не хочется, чтобы он знал. Да, нам нужны деньги. Он должен заплатить за то, что делал. Но есть в этом процессе что-то мерзкое, будто он выплачивает компенсацию. По пятницам, когда мы еще жили с ним, он давал мне деньги на карманные расходы. Я клала их на стол, разглядывала и ощущала, будто он платит мне за секс. Как будто, принимая эти деньги, я становилась его шлюшкой.

Мой мозг болит от воспоминаний. Я стараюсь избавиться от них, но иногда они врываются, словно цунами, и сладкая обида сжирает меня изнутри.

Моя подушка пахнет высохшей слюной, но, когда я скидываю туфли и забираюсь под одеяло, мне все равно уютно. Мама оставила мне список дел, но выполнять их я не буду. Пусть делает сама. Я тут не в отпуске и не собираюсь пылесосить, и чистить туалет, и печь лазаньи. Я болею. Имею право поболеть всего денек.

Ирезуми — это знак, что человек состоит в якудза. Страшные они. По крайней мере, так считает Голливуд. Но ирезуми есть не только у якудза. Воины, маски кабуки, герои, карпы и драконы.

Вот что моя мама говорит совершенно честно:

«Люблю тебя».

«Ненавижу ее». О Брэде.

«Хочу, чтобы все было гораздо проще».

«Нам было плохо с ним. Нам лучше без него».

«Ты должна мне больше помогать».

«Я не справляюсь».

«Где моя сумка, кошелек, мобильник и ключи?»

«Как дела в школе?» Ждет, что я отвечу: «Хорошо».

«Конечно, все с тобой будет в порядке. Ты молодая».

«Хочу, чтобы…» — и говорит свое желание.

«Школа важнее, чем твоя работа».

«Закрой капкан».

«Не одолжишь полтинник до конца недели?» И никогда не возвращает. Мы обе это знаем и обе притворяемся, что в этот раз она вернет.

«Саймон к нам зайдет». Это значит «приберись».

Не нужно быть преступником, чтобы оценить историю татуировок. Но, может быть, и стоит. Сильнее станет смысл в линиях на коже.