Здесь металлическая дверь подъезда сломана, а щиток домофона выглядит убого и печально. Войти может любой.
В самом подъезде пахнет сыростью и пылью. Краска на стенах облупилась, зато имеются красочные надписи: «Люська дура!», «Веня, я тебя люблю» и «Мусор не бросать, найду и вы…» Собственно, на этом приличные слова заканчиваются. Дальше стены украшает сплошь нецензурная лексика.
Я поднимаюсь на четвертый этаж пешком, потому что понятия не имею, работает ли лифт. Навстречу мне сбегает по ступенькам девушка в спортивном костюме, смотрит задумчиво, даже немного удивленно. И правда, сразу видно, что здесь я чужак.
Коротко улыбаюсь ей и ускоряю шаг. Чем меньше меня будут видеть, тем лучше.
Нужная дверь выглядит так же печально, как и весь подъезд. Я нажимаю кнопку звонка. Внутри все сжимается. Откроет или нет? Ведь мне не удалось приехать в назначенный срок.
Тишина и ожидание кажутся мучительно долгими. Охота зубами вцепиться в собственный локоть, чтобы боль хоть как-то отрезвила и сняла подступающую панику.
С тихим щелчком проворачивается ключ в замке, а потом открывается дверь.
Только от одного взгляда вскипает гнев. Шрам на щеке еще не зажил, он выглядит слишком ярким на бледном лице. В серых глазах пустота, за которой прячется боль. Боль… которая никуда не делась. Правая кисть по-прежнему перемотана, и я знаю, что средний и безымянный пальцы сломаны.
Воздух вышибли из легких. Смотреть так же страшно, как и чувствовать.
Тишина становится вязкой и жуткой, будто нефть.
Я делаю шаг вперед, секунду смотрю в эти застывшие, словно неживые, глаза. Его бескровные губы пытаются что-то сказать, но ничего не выходит. Мои ладони скользят по худой спине, накрывают острые лопатки. А потом я крепко прижимаю его к себе, не давая шевельнуться. Только чувствую, как он испуганно вздрагивает.
– Все будет хорошо, – шепчу в светлые волосы, ощущая запах мяты. – Слышишь?
Он испуганно замирает, но потом вдыхает и прижимается ко мне, пряча лицо на груди и по-прежнему не говоря ни слова. Вцепляется в рукав моей рубашки так сильно, что, кажется, ткань сейчас треснет.
Я крепче прижимаю его себе. Нам слова и не нужны. Все будет хорошо.
Глава 6
Тая, выставка и смутный знакомый
Возраст – самое лучшее, что может с вами случиться.
Я не шучу и не издеваюсь. Только с возрастом мы обретаем опыт, который потом дает свободу. Свободу от чужого мнения, свободу от страха показаться смешным или неразумным, свободу от желания дождаться одобрения старших.
Ты по-прежнему не сверхчеловек, не получил какого-то божественного прозрения и не достиг дзена, однако… Однако теперь можешь смотреть на свою жизнь под другим углом, не пытаясь проецировать туда мнение других.
Это очень важно.
Как бы там ни было, в покое все равно не оставят. Будут шипеть в спину, удивленно вскидывать бровь и сладко улыбаться. Но с той большой разницей, что вы:
1) будете это видеть;
2) не будете этим заморачиваться.
Пусть говорят, что возраст – это не достижение. В конце концов это случается с каждым, если следить за здоровьем и не лезть в сомнительные компании. Не достижение, но все-таки нечто прекрасное.
И в тридцать ты намного свободнее и разумнее, чем в сочные двадцать или звенящие четырнадцать.
И вот я, вся такая полная философских мыслей, сижу в маленьком кабинете Яны и едва не стучу каблуком по полу от нетерпения. Прогресс дал женщинам возможность не думать о своем маникюре каждые несколько дней и подарил им гель-лак. Но для меня высидеть даже два часа – боль и страдания. Нужно терпение. Нужно находить темы для разговоров, но при этом не выносить мозг мастеру. Подарок судьбы, когда действительно есть о чем поговорить. Ибо два часа в тишине – это ад. Она бьет по барабанным перепонкам, как молот о наковальню.