Черно-белая история

Но тут внутренний голос тоном опереточного злодея вкрадчиво прошептал: а вдруг она придет не одна, а с тем типом? Перед моими глазами вновь промелькнула увиденная пару недель назад картина. Растерянная Лара, совсем не ожидавшая меня встретить. Я сам с идиотской улыбкой на физиономии. Хоть я и не видел себя, но думаю, улыбка была идиотской. И этот перец. На полголовы выше меня и лет на пять старше. С «Мицубиси» последней модели и самомнением со строящийся в Питере «Лахта-центр».

Ну уж нет! Я улегся обратно. Но сомнения не давали мне покоя, они толкались и свербели в глубине души. Поворочавшись немного, я опять сел. Может, действительно пойти? Вряд ли Ларин амбал соблазнится компанией десятиклассников.

Я встал с кровати и направился к шкафу.

Новые джинсы. К сожалению, не «Кельвин Кляйн» и даже не «Ливайс», а произведение безымянного портного из пригорода Стамбула. Новая, но дешевая футболка без заветного зеленого крокодильчика на груди. Да уж, в такой футболке не девчонок соблазнять, а только на даче картошку окучивать. Кое-как пригладил волосы, нашел в старенькую ветровку и глянул на себя в зеркало. Увиденное меня не слишком порадовало: из зеркала на меня смотрел парень среднего роста и средней внешности. В поношенной ветровке и с тоской в глазах.

«Я ушел к Вовчику, вернусь поздно», — быстрой скороговоркой выкрикнул я в направлении кухни и шагнул за порог квартиры.

Пока я валялся в кровати и занимался самоедством, в городе прошел дождь. Судя по огромным лужам — настоящий ливень. Я перепрыгнул через разлившуюся во всю ширину тротуара водную преграду и направился в сторону Вовкиного дома.

Район, в котором я живу, может служить наглядным пособием на тему «как строился мой родной город». Здесь есть старые, дореволюционные здания, от половины которых остались лишь фасады, а внутри все давно перестроено новыми жильцами. Зато вторая половина так и продолжает ветшать и разрушаться. Есть солидные, основательные кирпичные «сталинки» и скромные одинаковые, словно близнецы, панельные многоэтажки времен застоя. Над ними горделиво вздымаются вверх, сверкая новенькими стеклопакетами, элитные новостройки. И ученики в нашем классе, как и эти дома, представляли собой весь спектр социальных слоев города — начиная от детей пролетариев, как у нас презрительно называют рабочий люд, и заканчивая счастливчиками, родившимися с серебряной ложкой во рту. Я находился где-то посередине этой иерархической лестницы. К сожалению, намного ближе к ее нижним ступеням, чем мне хотелось бы. Вовчик тоже являлся середняком, но в отличие от меня гораздо ближе к вершине.

«Ребенок из неполной семьи» — во все времена это звучало почти как приговор. Хуже может быть только ребенок из неблагополучной семьи. Я рос без отца. Вернее, отец был и, наверное, даже есть, но я его не помнил. Он оставил нашу семью, когда я едва покинул манеж. Зато очень хорошо помню измученную, плачущую от свалившихся на нее проблем маму. А проблем было немало. Взять хотя бы нас с братом.

Разница у нас двенадцать лет, и когда я пытался выбраться из манежа, решив, что вполне могу это сделать, брательник мой пытался вылезти из детского возраста, возомнив себя взрослым. Не знаю, тогда ли его сильно пригнобили в воспитательных целях или он всегда таким и был, но сейчас, приближаясь к тридцатнику, Артем так и не обзавелся ни собственной семьей, ни своим жилищем. Притом, что всегда нравился девушкам и недостатка внимания с их стороны не испытывал. Примерно полгода он жил у очередной подруги. Затем, когда она заводила разговор о браке, братец пугался и что-то блеял на тему, что еще не готов к серьезным отношениям. Так что следующие полгода он жил вместе с нами в крошечной квартирке, полученной от завода еще дедом, маминым отцом, в те далекие годы, когда мама была младше меня. Квартирка была двухкомнатной и мы с братом делили одну комнату на двоих.

Сейчас он находился на стадии завязывания новых отношений и жил на два дома. Поэтому в нашей общей комнате вперемешку с моими вещами находились и вещи брата. Как, например, старый номер «Плейбоя» и журнал «Психология души». Оба были пролистаны мной от корки до корки, ибо посвящались расставанию с любимым человеком. Стоит ли уточнять, что советы на тему «что делать?» и «как жить дальше?» журналы давали диаметрально противоположные.

«Надо было на него меньше давить в детстве», — вздыхала мама, говоря об Артеме. Уж что-что, а давить она умела. Не зная своего отца, с годами я начал понимать, почему он ушел, — жить с мамой было крайне непросто. Понимать, но не оправдывать. Разве можно оправдать предательство?

Я срезал путь через двор, заросший старыми липами, и вышел на проспект. Впереди сверкали стеклопакетом башни кирпичной новостройки, в которой обитал Вовчик. К ней я и держал путь.