Черно-белое кино

В 76-м застой достал, мы сели на мель. Васька устал от алиментов. Ездил он по пенсионному удостоверению своей покойной бабушки Акулины Филипповны, 1890-го г. р. Наконец его тормознули: “Чего вы нам суете! У вас же фамилие другое?” Васька стал сдавать кровь в нескольких местах. И Люля решила: “Все. Больше так жить нельзя. Под лежач камень хань не течет”. И вызвонила из Ленинграда Графа из той же запасной “влюбленной” колоды. Граф – кандидат биологии, опять-таки красавец и натурально – граф, “Стрелой” примчался в Москву, привез итальянский вермут, пел романсы и взял нас – Глеба, меня и Ваську – на шабашку в Норильск – менять порванные мерзлотой трубы. Нам с Глебом дал по тысяче, а Ваське полторы – за зверство в работе. Васька ухайдакивал всех, кто был с ним в сплотке. Практически не спал, ночью вешал над работой фонарь, загнать его в стойло было невозможно.

На следующий год Люля свела нас с Зайонцем, и под его руководством мы три года поворачивали Обь, Лену и Енисей задом наперед в Среднюю Азию, щупая медными штырями русло будущего канала в Кызылкумах возле Сырдарьи – вертикальное электрозондирование.

По шабашкам мы с Васькой мотались за деньгой, а Глеб – за голимым интересом, дензнаки его мало занимали. Заработанное Васька у него отбирал и выдавал по своему усмотрению.

Режим в стране Глеба не касался, только ментура донимала: отдай оружие или иди к нам информатором. Глеб кивал: “Согласен. Эт-то, мол… только удостоверение красное дайте. С гербом… временно”. Менты плюнули и отцепились. Оружие Глеб хранил на даче.

Пустыня весной – рай! Тюльпаны, маки – до горизонта! Пьяный духман!.. Пустыня внемлет Богу и звенит хрустальными колокольчиками! Никто не кусается. Эдем! Парадиз!.. Но – только неделю. Потом без перехода – ад, пекло! Пятьдесят! И уже вокруг – лишь раскаленный песок с редким саксаулом, верблюжьими черепами, обшивками недогоревших ракет. Шелушатся такыры, схватываются серой коркой опасные солончаки, маскируясь под обычную твердь, миражи морочат голову, видимость колышется в огнедышащем студенистом мареве. Зато ночью можно дотянуться до Млечного Пути. Но – комары! Мы мазались с головы до пят маслянистым репудином и, склизкие, засыпали. Глеб комаров игнорировал. Он закрывал от них только лицо огромной, боксом расклепанной, ладонью, а тощий его жилистый хлуп кровососы не трогали. В тальниках чавкали кабаны, в Сырдарье плескалась большая рыба, истошно орали ослы – Иванов, Петров, Сидоров, оформленные Зайонцем экспедиторами по трудовым книжкам.

Лев Болдыгиев, он же Глеб Богдышев.