Черно-белое кино

Вторая комната в его квартире на Цветном была завалена грубыми овечьими шкурами, упрямо стоявшими колом. На диване – гора мужских помазков.

– Побриться решил, Глебушка? – приподняв дымчатые очки на золотой цепочке, чтобы лучше разглядеть перемены, спросила Люля.

Глеб потеребил длинную, как у старовера, бороду.

– Хава Исаевна бизнес хочет наладить.

Внимательный Зайонц, профессор-геофизик, бард, картавый эстет – наш бывший начальник по Кызылкумам – обнаружил у Глеба на виске свежий шрам. Достал пенсне.

– И-ирочка, – смущаясь, пояснил Глеб. – Огорчилась, что подженился… Убить намеревалась в пьяном виде временно, отверткой. В кость попала.

– Порву… – неожиданно высказалась элегантная Люля. – Ботва голомондая. Пардон.

Ирочка – вторая жена Глеба. Из легких Цветных девушек. Узнать я ее не успел – Глеб не знакомил, сказал только: “Зайди сам в булочную в Печатниковом и на кассе сразу увидишь ее злое лицо”.

– Акугатней надо, Глеб Федогович, – сказал Зайонц, пряча пенсне. – А вы, Василий Дмитгиевич, пгекгасно выглядите.

Вася Козырев в лаборатории Чермета нагревал образцы редких сплавов, которые затем рвал на бешеных машинах. Сейчас он принес Зайонцу пучок жаропрочных прутков для камина. Вася, не торопясь, расчесал недавно отпущенные бакенбарды, компенсирующие лысину, и запоздало прокомментировал Люлину реплику:

– Убьешь говно, а сядешь как за человека.

– Какие ты, Вася, бакен… бауэры себе завел, прямо Иван Александрович Гончаров, – отпихивая сомнительный разговор, сказала Люля.

Но Вася с темы не слезал:

– … Ирка Жорику хромому давала, Исааку давала, Сюсе давала… И мне давала, если на то пошло. Я тебе, Глеб, не говорил – огорчать не хотел…

– Васи-илий!.. – укоризненно протянула Люля. – Сэ требьен!

Глеб поморщился.

– Да это когда было-то?.. Еще на старой рабо-оте… Это не считается. Я Ирочку люблю, красавица-богиня-ангел.

– А что ж тебя на евреек-то потянуло? – не унимался Вася, переключаясь на Хаву Исаевну. – Плохо кончится.

– Вась, не гони-и… – вскинулась Люля. – Я тоже жидовка наполовину.

– Ты у нас тихая славянка, – улыбнулся Зайонц, – а вот я действительно не Иванов.

– Ты, надеюсь, ее еще не прописал? – сквозь зубы процедил Вася.

– А как же! – шустро отозвался Глеб. – Ей жить-то негде, она на лавке спала – напротив Никулина Юрия Владимировича.

– Мда… – вздохнул Зайонц.

– Совсем дурак, – покачал головой Вася.

Глеб решил нас проводить. Сначала пошел просто – в рубашке. Вернулся. Надел пиджак и долго стоял перед вешалкой.

– Тяжело, Глебушка? – сочувственно спросила Люля. – Понимаю.

Глеб натянул телогрейку. Задумался и телогрейку заменил на плащ с ушанкой. Потом решительно надел пальто, шляпу, шарф и проводил нас от двери своей квартиры на первом этаже до выхода из подъезда – метров пять.

Я подвез Люлю до дома. По дороге продолжил воспитательную работу, которой безуспешно занимался лет сорок, пытаясь довести Люлю до совершенства. Сейчас критиковал за неверное воспитание дочери.

– Больше не звони, – сказала Люля. – Я тебя просила: хватит меня учить – не улучшай породу. Не слушал. Мы были с тобой Чук и Гек, а теперь ты будешь один Чук.