Более поздние исследования показали, что наше восприятие «теплых» и «холодных» вещей выходит за рамки слов: мы более позитивно оцениваем людей, когда находимся в теплых помещениях и когда держим в руках чашку горячего кофе, а не кофе со льдом.
Слова могут менять то, что мы видим, и это можно доказать с помощью еще одного эксперимента, который провела американский эксперт в области памяти Элизабет Лофтус в 1970-х годах, открыв эффект дезинформации.
Участникам эксперимента предложили посмотреть видеоролик о незначительном дорожно-транспортном происшествии: движущийся автомобиль ударил припаркованный. Лофтус показала видео двум группам, а затем спросила, с какой скоростью двигалась машина. Несмотря на то, что испытуемые видели один и тот же ролик, в одной группе люди сказали, что автомобиль ехал со скоростью примерно 50 километров в час, а в другой – со скоростью более 65 километров в час[57]
.Разницу в ответах можно объяснить формулировкой вопроса, который озвучила Лофтус. Одну группу она спросила: «С какой скоростью первый автомобиль
Неудивительно, что «наводящие вопросы» вызывают такие резкие и громогласные возражения в зале суда. Наши воспоминания очень пластичны. Нашим мозгом легко манипулировать. Имеет значение и то, как мы проводим линии между категориями, и то, какие слова мы выбираем, чтобы обозначить то или иное явление.
Одним декабрьским вечером я зашел в
Жюль считает, что ответ кроется в языке и в ярлыках, которые мы приписываем категориям. Писатель Джордж Оруэлл однажды заметил в книге «Политика и английский язык»[59]
, опубликованной за 30 лет до того, как впервые увидело свет знаменитое исследование Элизабет Лофтус об автокатастрофе, что если мысль искажает язык, то язык может также искажать мысль[60]. Он считал, что ленивые, готовые фразы (клише вроде «обычные люди рабочего класса» или «пути Господни неисповедимы») могут привести к ленивому, готовому мышлению[61]. Чтобы провести линию между красным и оранжевым, нужно знать, что такое «красный» и что такое «оранжевый», чем пограничные оттенки отличаются друг от друга, когда красный становится оранжевым, и наоборот. Но без слов, обозначающих красный и оранжевый цвета, возникает проблема: как понять, что именно мы пытаемся различить? Если у нас нет адекватного описания наших подозреваемых, то как же мы собираемся их поймать?Жюль Давидофф дал мне учебник, в котором имелись данные о последних открытиях в области цвета. Конечно, Исаак Ньютон, открывший в 1671 году факт, что белый свет, проходящий сквозь призму, распадается на семь цветов видимого электромагнитного спектра, сделал неоценимый вклад в эту науку. Но Жюль считает, что в этой области знания все еще есть пробелы. Если бы Ньютон размахивал призмой не в своей лаборатории в Тринити-колледже в Кембридже, а посреди тропических лесов в Папуа – Новой Гвинее, и если бы он вырос не в деревне графства Линкольншир, а в племени охотников-собирателей беринмо, тогда современная физика могла бы выглядеть иначе.
Вернемся к греческому философу Евбулиду и его непостижимому парадоксу куч. Как вы помните, прибавление одной песчинки не превращает песок в кучу.
Но все мы знаем разницу между грудой, горсткой и щепоткой. И, если поразмыслить логически, куча песка – это иллюзия. Непостижимая философская загадка.
Теперь применим парадокс куч к цветам. Предположим, мы расположили 10 тысяч образцов цвета в линию от ярко-красного (образец № 1) на одном конце до ярко-оранжевого (образец № 10 000) на другом. Между любыми двумя соседними образцами нет заметной разницы. Другими словами, изменение оттенка между любым образцом и его ближайшим соседом не превышает порог различения, необходимый для обнаружения разницы. Поэтому каждый образец выглядит точно так же, как и тот, который находится непосредственно рядом с ним.
В этом случае мы можем построить следующую логическую цепочку:
1. Образец № 1 красный.
2. Если образец № 1 красный, то и образец № 2 красный.
3. Если образец № 2 красный, то и образец № 3 красный.