Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики

Без языка у нас не было бы ничего. Речь окрашивает нашу реальность в различные цвета и оттенки. Если бы мы потеряли возможность называть красный красным, нас могла бы смутить самая обыкновенная радуга. Без слов, обозначающих цвета, мы бы не только думали в черно-белых категориях, но и видели бы мир черно-белым.

Глава 7 Радуга, которой могло не быть

До 1802 года перистые, кучевые и высокослоистые облака не имели своих названий. Неназванные до 1802 года фигуры присутствовали в небе, эфирные или эфемерные, предположительно со времен Большого взрыва, но необозначенные до тех пор, пока это не понадобилось. Но почему? Мы не можем увидеть всего, что нас окружает, пока не придумаем для явлений подходящее название.

Линн Тиллман

Несколько лет назад, когда мы с женой впервые переехали в Оксфорд, мы посетили наш местный магазин с товарами для дома. Мы ремонтировали нашу ванную комнату и искали краски. Мы знали, какой цвет нам нужен, – синий, – потому что видели его на листовке, выпущенной магазином за пару недель до этого: в такой цвет была выкрашена лодка, которую молодая нордическая семья вывозила по подъездной дорожке к своему минималистичному экодомику.

Когда мы спустились в магазин, я нашел консультанта и достал листовку из заднего кармана.

– Есть что-нибудь подобное? – спросил я, указав на цвет.

Консультант взял у меня листовку, внимательно ее изучил и подошел к рабочему месту.

– Не уверен, – пробормотал он, набирая несколько цифр. – Давайте посмотрим.

Мы с женой обменялись взглядами. Магазин был огромным. Краска была везде. Как у них могло не быть синего?

– Вы говорите мне, что не знаете, есть ли у вас синяя краска, когда у вас такой ассортимент?

Консультант набрал еще несколько цифр.

– У нас нет такого понятия, как «синий», – сказал он, не отрывая глаз от экрана. – Цвет, который вы ищете, называется «Вельветовый бриз» (Velvet Breeze).

Я схватил листовку и уставился на нее. Корпус лодки был синего цвета. Он был СИНИЙ.

– Хорошо, – сказал я. – Допустим, это «Вельветовый бриз». Но по сути это синий, так?

Мужчина снял свои очки и ткнул ими в меня.

– Послушайте, я 25 лет знимаюсь красками, и знаете что? Я не видел синего с 1989 года. Я видел «Эгейскую Одиссею» (Aegean Odyssey), «Небесную дымку» (Celestial Haze), «Церулеанскую рапсодию» (Cerulean Rhapsody), но не синий, – он покачал головой. – А теперь, – он снова надел очки и повернул монитор, чтобы я мог видеть экран. – Вы уверены, что вам нужен «Вельветовый Бриз»? Потому что есть много других цветов, о которых вы, вероятно, не подозреваете.

Каждый раз, когда я захожу в свой душ цвета ляпис-лазурит (Lapis Rockpool), я вспоминаю, как мало вещей мы на самом деле замечаем. Наш мозг подвергается обстрелу сенсорных, когнитивных и эмоциональных стимулов из среды, богатой информацией. И поскольку между стимулами определенного типа существует бесчисленное множество различий, наш мыслительный процесс по разделению информации на категории может продолжаться бесконечно.

Мы можем непрерывно что-то обдумывать и собирать дополнительную информацию, чтобы принять решение, но не делаем этого благодаря способности человеческого мозга «отключаться». Функция принудительного завершения работы защищает мозг от перегрева, и он вычисляет наименьший функциональный общий знаменатель между бесчисленным множеством различных рассматриваемых точек данных.

Но слова, которые мы используем, не просто обозначают то, что мы видим, но и определяют наше видение. Это можно доказать с помощью двух классических экспериментов.

Первое исследование провели в Йельском университете в США в 1950 году. Оно касалось того, как мы воспринимаем других людей, как мы формируем о них впечатление. Гарольд Келли, автор исследования и настоящий профессор, попросил две группы студентов прочитать информацию о двух выдуманных профессорах. Одной группе дали характеристику, в которой его называли «довольно холодным», а другой – ту, в которой описывали его как «очень теплого» человека. Оба профессора, которых играл один и тот же человек, потом вошли в класс и провели семинар с обеими группами. Келли было интересно, как будут вести себя студенты при общении с двумя «разными» людьми.

Студенты, которые ожидали «теплого» профессора, охотнее участвовали в дискуссии, в то время как другая группа общалась неохотно. Более того, студенты, общавшиеся с «приветливым» профессором, оставили на него хороший отзыв, назвав его во всех отношениях приятным парнем.