Чернобыль. Большая ложь

Украинские и московские СМИ делали вид, что ничего особенного не произошло. Недавно, разбирая свои архивы и просматривая дневник за то время, я обнаружила в нем такую запись: «31 августа 1986 года. Передача „Международная панорама“. Политобозреватель Станислав Кондрашов. Обо всем рассказал международный обозреватель: о сепаратистах Эфиопии, о детях-эфиопах, которые летят к своим родственникам на самолете „Аэрофлота“. О нацистском гимне, который стали исполнять в школах Нюрнберга. В программе спросили у японцев, что они думают о советском моратории. Рассказали о поездке по Миссисипи. Особенно много было рассуждений о новом мышлении. Я же ждала сюжет о Чернобыле – в анонсе было два слова о МАГАТЭ и Чернобыле. Но сюжет так и не показали. Как будто для нас важнее сейчас, какой гимн в ФРГ и сепаратисты Эфиопии, чем здоровье наших детей. Эта передача заставляет усомниться в профессиональной порядочности Станислава Кондрашова». Увы, он был не одинок. Сегодня многие «мэтры» из прошлого превратились в сантимэтры, сами этого, правда, не понимая. Знание – сила.

В один из своих приездов в Москву, в отчаянии от полного бессилия что-либо изменить, я пошла на Главпочтамт и еще раз отправила заказным письмом рукопись своей статьи на адрес известного поэта Евгения Евтушенко. Ответа я не получила. Когда весной 1989 года по просьбе его московских друзей я приехала в Харьков, где он баллотировался в народные депутаты СССР, чтобы поддержать на выборах – у меня они к тому времени уже прошли и я получила короткую передышку, – я спросила, почему он мне даже не ответил. Поэт сказал, что он не получил мое письмо. «Хотя, впрочем, – заметил он, – если ты посылала на московский адрес, то оно могло и затеряться, я ведь живу почти все время на даче, в Переделкине. В Москву, на квартиру, заезжаю только для того, чтобы взять почту…»

Итак, будем считать, что на этот раз мой крик о помощи затерялся среди московских квартир и подмосковных дач.

Виновата почта. Министр связи.

Глава 3 ПРОМЫВАНИЕ МОЗГОВ В ЖИТОМИРЕ

Эту главу я написала потому, что поняла: без нее, без объяснения того, что же происходило в моей жизни после неудачных многочисленных попыток предать огласке увиденное и услышанное в зоне поражения, мой рассказ будет неполным, односторонним. По мере того как мы узнавали из различных неофициальных источников истинное положение дел в радиоактивной зоне и за ее пределами, экология Чернобыля все больше превращалась в политику.

Не имея возможности напечатать все то, что я увидела и услышала на севере области в зонах радиоактивного поражения, я напечатала на пишущей машинке (тогда в СССР практически не было копировальных аппаратов и бюро) десятки экземпляров своей чернобыльской статьи и раздала друзьям и знакомым. Они читали и передавали другим. Это был самиздат уже перестроечного розлива.

К тому времени – тоже хочу пояснить – мне удалось в центральных газетах «Известия» и «Правда» выступить с двумя острейшими критическими публикациями о зажиме гласности в местной печати, о давлении обкома партии на газету, о двойных стандартах партийного руководства области и республики. Напомню: это было начало перестройки. Люди, превратившиеся за годы диктатуры в послушных рабов, десятилетиями прятавшие свои сокровенные чувства и мысли, прочитав эти статьи, стали моими горячими сторонниками. Когда вышла первая статья в «Известиях» под названием «Исповедь провинциального журналиста», в моем редакционном кабинете несколько дней в прямом смысле слова не умолкал телефон. Некоторые женщины, особо чувствительные, плакали прямо в телефонную трубку. Многие назвали этот день в Житомире днем освобождения. Мои соотечественники реально почувствовали, что свобода слова возможна, что правда есть, что добро не может быть побеждено злом.

Так восприняло мой манифест свободы подавляющее большинство простых житомирян. Недовольной была партийная коррумпированная верхушка обкома партии, продажная номенклатура, бездарно оболванивавшая народ десятилетиями. Власти ринулись в бой против меня на защиту своего спецкорыта, почувствовав в этой статье провинциального журналиста угрозу своим устоям.