Чернобыль. Большая ложь

Что за авария и насколько она серьезна, никто не сказал, не сообщил. Поэтому ярмарку в тот роковой день провели в Народичах на славу. Со всех сел района свезли в центр продукцию – сало, мясо, огурцы, помидоры, капусту, молоко, творог, масло, различные овощи, грибы – в общем, все, чем богат был наш полесский стол времен развитого социализма. А между тем, по данным начальника гражданской обороны района И. П. Макаренко, 27 апреля 1986 года в 16.00 в Народичах было зарегистрировано 3 рентгена в час. На следующий день, 28 апреля в 9.00 утра – 0,6 рентгена.

Когда мы проезжали через село Ноздрище, Валентин Семенович показал рукой направо, в конец села: «Вот здесь упало самое грязное радиоактивное пятно во всем районе – 160 кюри на квадратный километр».

Я посмотрела туда, куда показывал Валентин Семенович. Там простирался до самого горизонта великолепный изумрудный луг. Именно он-то и был засыпан цезием-13 7. На лугу беспечно паслись буренки, лениво пощипывая радиоактивную траву. Впереди, метрах в двухстах-трехстах, начиналась колючее ограждение – Новое Шарне. Машина наша остановилась. Правда, перед этим председатель предупредил: может, не стоит выходить. Странно. Я подумала: люди здесь рядом живут, а мне говорят, что не стоит даже выходить. Мы вышли.

Возле ворот, закрытых на увесистый замок, со знаком «Въезд запрещен!» стоит деревянная будка. Через окно видны телефоны, стол, стулья. Из будки вышел милиционер. Я попросила, чтобы он пропустил нас. Ворота открылись, и мы въехали в запретную зону. Унылый осенний сад возле крайней хаты роняет в буйные травы никому не нужные радиоактивные плоды. Ветки согнулись под их немыслимой, кажется, какой-то особой тяжестью. Отгорают возле заколоченных хат последние чернобривцы и хризантемы. Одичавшие, они выросли едва ли не вровень с окнами. На окнах видны кое-где вазоны с засохшими цветами. Во дворе одного из домов развевается на ветру белая тряпка, на тыну висят трехлитровые, омытые дождями и снегами, банки и гладышки. Никому не нужны. «Котов и собак отстреляли в селе на третий день после выселения», – рассеяно сказал председатель.

Село это – памятник. Памятник Чернобылю. Преступный памятник. Дорогой, слишком дорогой ценой пришлось его оплатить жившим в этом селе крестьянам.

А рядом, по эту сторону проволоки, – Ноздрище. Неподалеку недавно построен новый детский сад. Всем приезжим его демонстрируют с гордостью. От детсада до самого радиоактивного луга – рукой подать.

По дороге обратно, в Народичи, председатель рассказывал о том, как выселялись деревни: «Все четыре села я эвакуировал сам. Честно скажу: мне было не по себе от всего того, что я увидел при этом и услышал. Помню, одну бабку закрыли соседи по ее же просьбе в хате. Она ни за что не хотела уезжать. Но мы не могли ее оставить в том аду. Мы ее нашли и забрали с собой. Первое село, которое мы эвакуировали, Долгий Лес. Был ясный, солнечный день. Мы прибыли в село в шесть утра, чтобы успеть, пока селяне выведут скот на пастбища… 27 мая эвакуировали Новое Шарне. Все делали спешно. Мы сами думали и людям говорили, что это – временно, на несколько недель. Мы ходили из хаты в хату, успокаивали людей. Но все были очень взвинченны, нервные. Женщины голосили, покидая свои подворья. Как будто навсегда».

Оказалось, да, навсегда. Навечно. Говорят, кто не пережил этого, тот не поймет. Полещуки с деда-прадеда, столетиями они жили здесь, на берегах чистейших и красивейших рек Украины – Уж, Жерев, Норынь, Руденка. Что ни дом – произведение искусства. Резные наличники снаружи. Тканые ковры да вышитые рушники крестом и гладью – внутри. Тысячелетиями на этой древней земле пахали, сеяли, убирали. Здесь практически не было никакой промышленности. Воздух чист и прозрачен. Леса первозданно красивы и богаты грибами, ягодами, дичью. И все это так бездарно, безответственно и беспредельно уничтожено. Смирится ли с этим когда-нибудь человек?

У себя в кабинете председатель райисполкома, открыв сейф, положил передо мной карту радиационного загрязнения всего района. Почти вся она была, как израненный человек, окрашена в цвет крови. Только кое-где по краям зеленела. На ней не было практически живого места. Я быстро выписала в блокнот уровни радиозагрязнения. На карте сбоку было обозначено: предельно допустимая норма суммарного биологического эквивалента на квадратный километр – 40 кюри, нижний предел – 15. Так вот, как позже выяснилось, в иных местах этот «запредел» доходил до 1200 кюри и более. Я увидела, что новые дома для переселенцев построили в восьми других селах, здесь же, рядом, половина из которых уже была занесена в… число деревень жесткого радиационного контроля. Причем и сам райцентр, возле которого возвели новый поселок Мирный, и село Малые Клещи попали, как оказалось, в эти «черные» списки сразу после аварии. И сразу же, зная об этом, здесь, у разоренных гнезд, начали строить новые коттеджи, бани, дороги, детские сады, водопроводы. Вот уж правда – из огня да в полымя.