Чернобыль: История ядерной катастрофы

В первый и последний раз Горбачев побывал на Чернобыльской АЭС 23 февраля 1989 года, почти через три года после аварии. Он так никогда и не объяснил, почему не сделал этого раньше. В чернобыльской поездке советского лидера сопровождала жена Раиса. На снимках, опубликованных в советской прессе, мы видим их в помещении одного из энергоблоков станции, в белых халатах – таких же, как у окружающих их руководителей станции, партийных и советских начальников[444].

В феврале 1989 года три из четырех реакторов станции исправно давали электроэнергию, но последствия аварии постоянно давали о себе знать. Так, в декабре 1988 года КГБ сообщал партийному начальству в Киев о проблемах с четвертым энергоблоком, с возведенным над ним саркофагом и дезактивацией местности. Ученые и инженеры по-прежнему не знали, сколько радиоактивного топлива остается в поврежденном реакторе и в каком состоянии оно находится. Исследованию оставшегося топлива препятствовало отсутствие оборудования для работы с уровнями радиации свыше 200 рентген в час. Из-за недостатка специальной техники военные и гражданские бригады удаляли зараженный слой грунта, захоранивали радиоактивное оборудование и транспортные средства в основном вручную или с использованием простейших механизмов. Это ставило под угрозу здоровье рабочих и солдат и снижало производительность их труда. Бульдозеры, снимая верхний загрязненный грунт, часто смешивали его с «чистым», что приводило к расширению зараженных радиацией площадей.

Проблемы с саркофагом возникли из-за того, что при его возведении были использованы уцелевшие фрагменты стен разрушенного взрывом энергоблока. Поначалу идею задействовать уже имеющиеся конструкции сочли блестящим инженерным решением, позволяющим сохранить жизни и здоровье строителей, но со временем выяснилось, что советская манера делать все на скорую руку в очередной раз дала плачевный результат. Бетонное основание реактора, рассчитанное на определенную нагрузку, стало проседать под дополнительной тяжестью массивного саркофага. Бетонирование территории вокруг четвертого энергоблока, призванное снизить излучение, исходившее от грунта, и сооружение подземной бетонной стены, которая должна была предотвратить попадание радионуклидов в грунтовые воды бассейна Днепра, изменили циркуляцию грунтовых вод, из-за чего фундамент саркофага стал менее устойчивым[445].

Для решения этих проблем были нужны деньги, но взять их Горбачеву было неоткуда. Советская экономика находилась в состоянии свободного падения, разгоняемого резким снижением мировых цен на нефть – главный источник валютных поступлений в государственный бюджет. Спасти экономику, считал Горбачев, могли только рыночные реформы. В мае 1988 года, за девять месяцев до визита в Чернобыль, он добился принятия Верховным Советом СССР закона «О кооперации», разрешившего частным предприятиям заниматься любыми не запрещенными законом видами деятельности и фактически отменившего государственную экономическую монополию. Но этого оказалось недостаточно. Частичные реформы не смогли оживить экономику, которая и прежде страдала от дефицита продуктов питания и потребительских товаров, а теперь и вовсе вошла в крутое пике, о чем красноречиво свидетельствовали пустые полки магазинов.

Вдохновленный примером «Пражской весны» 1968 года, во время которой чехословацкие коммунисты предприняли попытку построить «социализм с человеческим лицом», Горбачев верил, что экономические реформы невозможны без демократизации политической жизни. Наблюдения за происходящим в СССР лишний раз убеждали его в неразрывной взаимосвязи политических и экономических реформ. Начатая им политика перестройки подорвала государственную монополию на частную собственность, экономический фундамент социализма, и встретила ожесточенное сопротивление представителей старого партийного руководства. В ответ Горбачев дал старт политическим реформам, которые лишали партийную верхушку монополии на власть и внедряли элементы электоральной демократии в политическую систему, в основе своей не менявшуюся со сталинских времен. Тем самым Горбачев надеялся переиграть своих консервативных оппонентов и заручиться более широкой поддержкой демократических сил в надежде, что некоторая степень политической свободы компенсирует пустые полки и экономические трудности[446].