Чернобыль: История ядерной катастрофы

Зал взорвался аплодисментами. Плющ явно имел в виду обвинительный приговор, который летом 1987 года назначенные из Москвы судьи вынесли Виктору Брюханову, Николаю Фомину и Анатолию Дятлову. В то же время его слова можно было истолковать как упрек Яворивскому. Кто он такой, чтобы судить Плюща, который уже 26 апреля был на месте аварии, организовал эвакуацию Припяти и получил дозу радиации 50 бэр, в два раза превышающую допустимую? И разве сам Яворивский в своих произведениях не приветствовал приход в Украину атомной энергетики? Взяв слово после Плюща, Яворивский высказался очень осторожно: «Уважаемые коллеги! Мы продумали постановление, мне кажется, оно спокойное. Пусть разбирается прокуратура. Мы же дали только политическую оценку»[475].

Человека, которого слова Яворивского задели больнее всего, в зале заседаний Верховной рады в тот день не было. Бывший председатель украинского правительства Александр Ляшко прочитал его доклад в газете только несколько дней спустя. А накануне заседания, на котором прозвучал этот доклад, Ляшко похоронил скончавшуюся от рака дочь. Больше всего его обидели утверждения Яворивского, что после ночного звонка Рыжкова, сообщившего ему об аварии, он якобы спокойно лег спать и что утром 26 апреля первым делом позвонил не министру, ответственному за атомную энергетику, а в Министерство иностранных дел – узнать, известно ли там об аварии. Яворивский и в самом деле исказил слова Ляшко, который, отвечая на вопросы комиссии, говорил про Министерство внутренних, а не иностранных дел.

Но на этом неприятности Ляшко не закончились. Некоторое время спустя его вызвали в Генеральную прокуратуру, которая начала расследование по материалам, собранным комиссией Яворивского. Ляшко написал длинное письмо председателю Верховной рады Ивану Плющу. Он утверждал, что не имел отношения к приказу провести в Киеве первомайскую демонстрацию и не знал о повышенном радиационном фоне – его жена, дети и внуки вместе с другими киевлянами участвовали в демонстрации. Ляшко обвинял заместителя министра здравоохранения в том, что он не предоставил необходимую информацию, и подчеркивал свою ведущую роль в организации эвакуации населения Припяти, а затем – беременных женщин и детей из Киева. В завершение он просил председателя Верховной рады вернуть вопрос об ответственности за Чернобыльскую аварию в парламентскую повестку дня и провести слушания с участием его самого и других лиц, занимавших во время аварии руководящие посты.

Иван Плющ на письмо не ответил, но после того как Ляшко пригрозил разослать копии письма всем депутатам Рады, согласился на личную встречу. «Я знаю, что Яворивский наговорил много такого, что не заслуживает внимания, и это дело кончится ничем», – заверил Плющ бывшего главу правительства. Он организовал Ляшко встречу с заместителем генерального прокурора Украины, который подтвердил, что уголовное дело заведено для проформы и будет благополучно закрыто, а после этого спросил у Ляшко совета: стоит ли заводить уголовное дело против членов советской правительственной комиссии под председательством Бориса Щербины? Ляшко ответил, что большого смысла в этом нет: комиссия принимала решения на основе поступавшей к ней информации. К тому же Советского Союза больше не существовало, Генеральная прокуратура СССР несколько лет назад уже дала свою оценку событиям, связанным с аварией, а суд вынес приговор ее виновникам[476].

Генеральная прокуратура Украины послушала совета Ляшко и не стала возбуждать дело против общесоюзного руководства. Однако с самого Ляшко и других бывших украинских лидеров, в том числе покойного Владимира Щербицкого и председателя Президиума Верховного Совета УССР Валентины Шевченко, обвинения в повлекшем тяжкие последствия «злоупотреблении властью и служебными положением» сняты не были. Ляшко признать вину отказался, а вскоре за тем уголовное дело было закрыто за истечением срока давности. Дело было заведено 11 февраля 1992 года и закрыто 24 апреля 1993-го, через семь лет после аварии. Пятилетний срок, в течение которого государственным чиновникам можно предъявлять обвинения в халатном отношении к служебным обязанностям, истек 26 апреля 1991 года, то есть еще до того, как Генеральная прокуратура открыла дело, обернувшееся чистой пиар-акцией с целью успокоить парламентскую оппозицию и неравнодушную украинскую общественность[477].

Попытки активистов «Руха» и эконационалистов не только доказать вину руководителей советской Украины в сокрытии сведений о Чернобыльской аварии, но и привлечь их за это к уголовной ответственности, потерпели неудачу. Зато они добились от правительства независимой Украины правды о воздействии аварии на территорию и население республики.