Чернобыль. История катастрофы

Председатель американской нефтяной компании Occidental Petroleum Арманд Хаммер был известным филантропом и собирателем предметов искусства. Он родился в Нью-Йорке в семье убежденных коммунистов, а в Россию впервые попал в 1921 году, отказавшись от врачебной практики якобы в интересах фармацевтической компании своего отца в Стране Советов. В Москве он встретился с Лениным, который предоставил Хаммеру торговые концессии, заложившие основу огромного состояния, – и открыл прямой доступ к советским лидерам, которым американец пользовался почти 70 лет[1018]. Со временем обнаружилось, что Хаммер, один из самых крупных шарлатанов в истории, был сознательным орудием советской спецслужбы, мошенником и предателем, но в свои 87 лет он продолжал поддерживать репутацию известного во всем мире гуманиста, «практически единственного мостика между коммунизмом и капитализмом», по словам тележурналиста Уолтера Кронкайта[1019].

Гейл встретился с Хаммером в СССР в 1978 году на медицинской конференции, проводившейся в МГУ, и затем сблизился с ним благодаря инициативе Хаммера найти лекарство от рака. Лучшего способа предложить помощь пострадавшим в Чернобыле, чем через Хаммера, нельзя было придумать.

Гейл дозвонился до него и разъяснил потенциальную важность пересадок костного мозга для спасения жертв облучения. В тот же день Хаммер написал письмо Горбачеву, поддерживая предложение Гейла, и отправил его по телексу в Кремль. Во второй половине дня в четверг доктор в сопровождении свиты фоторепортеров уже шагал по международному аэропорту Лос-Анджелеса, держа в руках билеты до Москвы[1020].

На лестничных площадках больницы № 6 операторы станции собирались поболтать, покурить и обсудить загадку, которая занимала их всех, – причины аварии, из-за которой они все попали сюда[1021]. Сотрудники КГБ и прокуратуры ходили из палаты в палату, опрашивая пациентов, пожарные и инженеры ЧАЭС строили предположения, но никто не знал, как мог случиться взрыв. Даже те, кто изучал инженерное дело и физику реакторов, – Дятлов, Александр Акимов, Леонид Топтунов, Саша Ювченко – все еще не могли понять этого[1022].

«Мы готовы рассмотреть любые гипотезы, ребята, – сказал Дятлов молодым коллегам, которые в ту ночь выполняли его приказы. – Не стесняйтесь выдвигать самые неожиданные идеи».

Даже когда их состояние стало ухудшаться, они никогда не обсуждали, чья в этом вина. Родители Леонида Топтунова – который нажал кнопку АЗ-5, что и запустило взрыв, – боялись поднимать вопрос об аварии у кровати сына[1023]. Но со временем Вера, мать Леонида, набралась смелости спросить его об этом прямо.

– Лёнечка, – сказала она. – Что случилось, как это могло случиться?

– Мама, я все сделал правильно, – ответил Леонид. – Я все сделал по правилам.

Врач прервал их разговор, жестом показав ей, что не надо беспокоить сына. После этого они никогда не обсуждали аварию.

В четверг утром, 1 мая, Людмилу Игнатенко вызвали в кабинет Ангелины Гуськовой на шестом этаже и объяснили, что ее мужу необходима пересадка костного мозга[1024]. Сержант Василий Игнатенко, главный здоровяк Припятской городской пожарной части, вместе с лейтенантом Правиком боролся с огнем на крыше 3-го энергоблока. И теперь, чтобы спасти его жизнь, требовался донор костного мозга из числа ближайших родственников. Гуськова сказала Людмиле, что близкие родственники Василия уже едут в Москву.

Со времени аварии прошло шесть дней, и для пострадавших сильнее других период мнимого благополучия ОЛБ заканчивался. Василию постоянно ставили капельницы и уколы. Вечером он сделал Людмиле сюрприз, попросив сестру пронести букет цветов, а потом они вместе смотрели на первомайский салют из окна палаты на восьмом этаже корпуса. Василий еще мог стоять, и жена обняла его, пока они глядели в окно. Но его состояние уже настолько ухудшилось, что он не мог пить бульон, который Людмила приносила ему. Врачи посоветовали попробовать сырые яйца, но и они в нем не задерживались.

Врачи подыскивали доноров костного мозга для наиболее облученных пациентов, но количество лейкоцитов в их крови быстро падало, набрать их достаточно для завершения анализа типирования тканей не удавалось[1025]. Для родственников, которые по результатам анализов оказывались подходящими потенциальными донорами, сам процесс донорства был мучительным[1026]. Одной из первых прошла через него 50-летняя Вера Топтунова. Под общим наркозом врачи сделали два разреза на ягодицах, 15-сантиметровыми иглами проткнули ей бедренные кости и выкачивали костный мозг – по чайной ложке за прием. Потребовалось около 90 минут, чтобы сделать 200 проколов и набрать в банку почти литр розово-красной жидкости. Техники процедили содержимое, чтобы удалить частицы жира и костей, прокрутили в центрифуге, поместили в пакет и внутривенно ввели сыну Веры. Теперь оставалось ждать, что клетки костного мозга достигнут пустот в костях Леонида и начнут производить здоровые клетки крови.