Чернобыль. Обитель зла

– Не переживай, Хрыч. Нас тоже кое-чему учат. Но за предупреждение спасибо. Я и так не собирался идти в авангарде.

– Короче, держись около меня, – сказал Лубнин.

Он в последний раз пробежал глазами по своим бойцам – и дал отмашку. Отряд развалился на несколько частей. Первая группа приблизилась к забору. Грохнули выстрелы из подствольных гранатометов, и окна фасада, обращенного к нам, расцвели тусклыми оранжевыми вспышками. Из дома раздалось разноголосое завывание. Новый залп – со второго этажа вниз упал живой факел. Упал, вскочил на ноги, с визгом пробежал несколько метров в сторону ворот – и свалился, срезанный автоматными очередями.

– Вали зажигательными! – прогремел над полем сражения голос Лубнина. Я подивился его луженой глотке. Хотя, может быть, в армии и в «Долге» этому специально учат?

Гранатометы харкнули смертью из своих круглых пастей. Дымные следы летящих снарядов, прочертив пологие дуги в воздухе, скрылись в темных провалах окон. Там снова полыхнуло, но теперь зарево не угасало, а наоборот – становилось все ярче и злее, и вместе с этим заревом нарастал вой внутри коттеджа.

– Добавить огоньку! – прохрипел Лубнин.

И в эту секунду внутри дома рвануло так, что у меня заложило уши. Из самого левого окна второго этажа вырвались вперемешку с пламенем обломки досок, камни и куски того, что только что было живой плотью. Горячая ударная волна толкнула в лицо, по каске щелкнул небольшой осколок.

– Отойти подальше! – ревел Лубнин. – Там у барыги, небось, боеприпасов до хрена!

Огонь разгорался. Вопли тварей доносившиеся изнутри постройки, становились невыносимыми. Монстры оказались в ловушке, и выхода для них, кажется, не осталось. С одной стороны было пламя, а с другой – оцепление, ощетинившееся оружием.

Твари решили пойти на прорыв. Это было уже безусловным жестом отчаяния – их осталось едва ли с десяток, израненных, задушенных дымом, оглушенных. Последнее, что у них получилось организованно – это спрыгнуть на землю. А потом «должники» врезали по ним всей огневой мощью.

Я тоже не отставал – передвинув флажок предохранителя в автоматический режим, я хлестал длинными очередями по тварям, пока последняя из них не упала ничком, подергиваясь в конвульсиях.

– Еще огня! – крикнул Хрыч.

Коттедж пылал так, что оцепление стало сдавать назад – люди уже не выдерживали жар. Прогремел второй взрыв, после которого взлетела на воздух кровля. Потом третий, обрушивший одну из стен. После этого – осталось только ровное гудение пламени.

Хрыч, настолько бледный, что это было заметно даже в красно-оранжевом свете пожара, смотрел из-под руки на это жуткое огненное шоу. Потом вдруг показал на что-то другой рукой:

– Смотрите! – крикнул он.

Приглядевшись, я заметил, как от одной из туш застреленного монстра отрываются куски размером примерно с человеческий кулак и быстренько отползают куда-то подальше от пламени.

– Огнеметы сюда! – взревел Лубнин.

Четыре тридцатиметровых бело-желтых языка, словно метлой, прошлись по жухлой траве двора, оставляя за собой сплошную огненную поверхность. Наверное, если в преисподней растет трава, она должна выглядеть именно так.

Прежде чем утопить двор в огне, Лубнин оттащил вещевой мешок, лежавший у ворот все время, пока шла заварушка. И теперь, когда сражение шло к концу, мы стояли и смотрели на черные линзы, сверкавшие внутри своими шлифованными гранями.

– Что с этой гадостью сделать? – спросил Хрыч как будто сам у себя.

– В спецхран, – заикнулся было полковник, но тут уже я счел своим долгом встрять:

– Никакого хранения. Эта гадость воздействует на мозги. Если вы не хотите, чтобы через полгодика у людей поблизости от этой заразы начался психоз, линзы надо уничтожить.

Марченко скривился. Лубнин подошел ко мне и деловито спросил:

– Как именно их уничтожать?

– Разбить. Этого будет достаточно.

Хрыч молча взял вещмешок и пошел в сторону дороги. Поставив мешок на асфальт, он махнул рукой механику-водителю ближайшей БМП, сосредоточенно пялившемуся на огонь. Жестом показал, что по мешку надо проехать. Водитель в ответ поднял большой палец. Бронемашина, лязгая траками, развернулась и поехала в сторону вещмешка.

– Ты уверен, что так будет лучше? – с сомнением в голосе уточнил Марченко.

– Абсолютно! – кивнул я. При всей нелюбви к разрушению и уничтожению в этот момент я верил в собственную правоту, хотя ни на что, кроме интуиции, эта вера не опиралась.

БМП наехал на вещмешок. Тот с громким хрустом промялся и исчез под гусеницей. Бронемашина медленно проехала по нему и остановилась. То, что осталось от мешка лежало на асфальте, напоминая большую черную лепешку. Хрыч взял лепешку в руки, помял ее немного, потом занес перед БМП, снова положил на асфальт и опять дал отмашку водителю. Процедура раздавливания повторилась.

Вторым осмотром мешка Лубнин оказался доволен. Злобно ухмыляясь, он принес его к нам с Марченко, швырнул полковнику под ноги и сказал:

– А вот это – можешь и в спецхран.

Я вернул каску, бронежилет и автомат. Посмотрев на себя, увидел, что в общем-то состояние шмоток осталось в рамках приличия.