Черное дерево

Миранда, измотанная длинным переходом, спала в углу кузова на куче старых мешков, Алек сидел рядом, стерег ее сон и не спускал глаз с бедуинов, Малик же с отсутствующим видом смотрел в темноту, а вся та суматоха, связанная с задержанием грузовика, казалось, не произвела на него никакого впечатления. Теперь он знал, что трое из четырех человек, кого он разыскивал все эти годы, умерли, перестали существовать и знал имя четвертого, ответственного за это. Все остальное зависело от терпения и выдержки. Наверное, в первый раз он был уверен, что месть его достигнет цели и когда это произойдет: этой ночью или на следующий год – значения не имело. Это чувство было составляющей частью всей его жизни, почти что смыслом существования, и избавляться от него он не спешил.

Давид же не скрывал своей нервозности, поскольку справедливо полагал, что каждая минута задержки может привести к тому, что он не успеет и не сможет вернуть Надию и потеряет ее навсегда.

– Надия!

Надия, Надия, Надия… Словно старенький мотор рокотал и повторял тысячу раз ее имя и с каждым движением поршней и поворотом валов приближали его к ней.

Надия, Надия, Надия…

Два часа ночи.

Три часа…

Четыре утра и новый прокол…

У него возникло непреодолимое желание схватить ружье, выпрыгнуть из кабины и бежать вперед, сквозь ночь, туда, где проклятый самолет ожидал, когда поднимется солнце и унесет с собой навсегда Надию. Почему эта ночь не тянется бесконечно? Почему минуты проносятся с такой скоростью, когда они стоят неподвижно посреди этой каменистой дороги и клеют, клеют, клеют камеры, которые и клеить уже не имеет смысла ?..

Подул ветер.

Ощутил на лице его прикосновение и услышал его слабый стон. Точнее, чем любой часовой механизм, он обозначил приближение утра – новость плохая, новость ужасная.

– Поехали! Поехали! Что ты там возишься?! Слышишь? Это ветер!

– И что я могу поделать, эфенди? Который год я собираю деньги, чтобы купить новые камеры. Который год! Знаете, сколько стоит комплект камер в Аль–Фашере?

– Может, ты лучше заткнешься и займешься делом?!

Негр аккуратно наклеил заплату, терпеливо выждал, пока она не присохнет, просунул камеру в колесо и начал качать ручным насосом.

– Дайка мне! Я буду качать… – подскочил к нему Давид.

– Только не торопись, эфенди… Плавно, плавно… Не то, опять лопнет…

Ветер застонал долго и тоскливо.

Наконец поехали.

Мотор снова монотонно запел: Надия, Надия, Надия…

Прошел час, перевалили через каменистый хребет и там, далеко внизу, показались огни Аль–Фашера. Редкие, робко подмигивающие огоньки, ни как в больших городах, где огни выстраиваются в линии и рисуют подобие карты города.

Все еще была ночь.

Ветер метался по равнине и выл, как бешенный.

Надия, Надия, Надия… Грузовик покатился вниз по склону все быстрей и быстрей, небо на востоке становилось светлее, и с каждым метром, оставшимся за спиной, в душе его росла надежда…

Надия, Надия, Надия… Грузовик уже не просто ехал, а летел по каменистой дороге. Огни города приближались. Небосвод отделился от земли. Ночь земля и небо провели в тесных объятиях, но с наступление утра небо поднялось и осветилось восходящим солнцем, тогда как земля оставалась под покровом ночной тени.

Проехали еще два километра! Уже видны улицы и дома…

Надия, Надия, Надия..

Новый хлопок.

Грузовик накренился, скрежеща тормозами, свернул с дороги и прокатился несколько метров, круша сухой кустарник тяжелыми колесами…

Негр хладнокровно выключил двигатель и вылез из кабины.

Давид в отчаянии прислонился лбом к холодному стеклу и начал тихо плакать.

Ветер принес с собой звук моторов, раздававшихся где–то внизу на равнине.

Небо впереди из серого сделалось почти белым.

Наступал новый день.

В какой–то момент, неопределенный, каким–то странным образом ночь превратилась в день, мрак сменился светом, и вокруг проявилась пустынная и каменистая равнина, а впереди возникли, дома и улицы, и… самолет…

Старенький «Юнкер» пробежал по бетонной полосе, пару раз неудачно и неуклюже подпрыгнул, в попытке набрать высоту, чуть не завалился на бок и, докатившись почти до конца, вдруг с натруженным урчанием тяжело оторвался от земли, прошел, почти касаясь крыш глинобитных лачуг, и полетел на восток. Спустя несколько минут он был не больше точки на фоне ослепительно яркого неба.

Это было самое прекрасное место, какое ему посчастливилось посещать в свой жизни, и он никогда не уставал восхищаться им.

В центре располагался узкий и длинный бассейн, выложенный многоцветной мозаикой, где разнообразные фонтаны, большие и совсем маленькие, поднимали свои струи над поверхностью воды, и форма этих струй менялась в зависимости от времени дня и освещения. Свет в помещение проходил через многоуровневые аркады, тоже выложенные мозаикой. И пол, и дно бассейна были мозаичными, а оттенки всех элементов прекрасно гармонировали друг с другом, должно быть художники самым тщательным образом подбирали цветные кусочки один к другому.