Черное дерево

Никого уже не удивляет происходящее в Африке, потому что никого не удивляет даже то, что происходит в «суперцивилизованной» Америке.

Вряд ли она, Надия, смогла бы сделать и пару шагов ночью в Гарлеме, без того, чтобы ее не изнасиловали, так, как, скорее всего, произойдет завтра, когда этот негр решит передохнуть. И, вероятнее всего, там, в Гарлеме, это будет не один негр, а с десяток и все будут пьяные или под наркотиком.

И какая разница между дикарями из больших городов и этим примитивным аборигеном?

Похоже, что некоторое преимущество остается, все–таки, за Амином – он же не виноват в том, что все его предки на протяжении многих столетий занимались охотой на себе подобных, и никто никогда не показывал ему как нужно сдерживать свои физиологические импульсы. Для этого негра жизнь и смерть не имели особенного значения, как не имели для его родителей, для его прародителей, для всех его предков. Выживали и размножались лишь самые сильные, самые хитрые и самые мужественные. Все остальные были жертвами. Жертвами таких вот – сильных, хитрых и смелых.

И теперь он идет впереди шагом уверенным и пружинистым и ведет за собой ее, как если бы они были пещерными людьми, а он похитил понравившуюся самку у соседнего племени. Ведет в укромное место, чтобы в безопасности насладиться ей, как сделал бы с убитым им на охоте оленем или с созревшим плодом, сорванным с ветки.

Она чувствовала, что устает, но и одновременно умоляла Бога, чтобы и эта ночь, и эта дорога никогда не заканчивались, и чтобы никогда не наступил тот ужасный момент, когда Амин решит, что пора полностью овладеть той, кого он считал своей собственностью.

Марио дель Корсо любил ночи в пустыне.

То, что для других было в тягость: одиночество и ностальгия по их привычным, далеким местам, для него превращалось в удовольствие, в возможность вернуться к самым счастливым дням его жизни, вернуться в детство, проведенное среди этих самых песков, вернуться к запахам, к звукам, к своим воспоминаниям, про которые думал, что потерял навсегда, но вот они снова здесь, вокруг него – ожившие, яркие, будоражащие душу.

Его отец, «Иль Бригадьер», устав от миланского холода и суеты, как–то решил перебраться в Ливию и попытать счастья там, когда еще эта земля была итальянской колонией.

Марио тогда исполнилось лет девять. И как результат этого переезда – однообразная и монотонная жизнь в армейском городке, расположенном в пустыне, где, куда ни кинь взгляд, один лишь песок, усеянный камнями да сухие кусты – одно из самых негостеприимных и неприятных мест, в которое додумался забраться человек, особенно такой, как его отец.

Дней пятнадцать, наверное, он безутешно плакал по потерянным друзьям, по футболу на пустыре, по воскресным походам в кинотеатр, пока вдруг не обратил внимание на то, что вокруг него пульсирует жизнь, не такая, конечно, к какой он привык в городе, но, тем не менее, жизнь. Глаза его привыкли различать вдали стада газелей, таких легких и хрупких, светло–желтого, песочного окраса, что они были практически невидны на фоне дюн и красной земли каменистых участков. Выучился различать антилоп и запомнил, как их называют местные жители: «махор» – с короткими и мощными рогами, «лехма» – с рогами длинными и острыми, словно сабли, «ург» – носили рога, закрученные как штопор, бедуины иногда использовали их в качестве наконечников для копий. Часами он изучал разные следы и научился различать след гиены от следа лисицы или рыси и мог рассказать сколько времени прошло с того момента, когда шакал пробегал по этой местности.

То, что он иногда ошибался – его не особенно беспокоило, не очень расстроился он и тогда, когда спутал след рыси со следом «фахеля» – опасного хищника– гепарда. Зато он довольно успешно научился находить гнезда страусов и таскать оттуда яйца, из которых мать готовила вкуснейший омлет на всю семью. И, самое главное, он понял, что не одинок в этом мире, вокруг живут еще и дикие утки, и журавли, и цапли, горлицы, фламинго…

Та самая пустыня оказалась на самом деле весьма оживленным местом, и совсем не походила на мертвую полоску песка, что он увидел в первый день. И в таком ранимом возрасте, когда одиночество чувствуется острее всего, он осознал, что и не одинок вовсе и полюбил ту землю всем сердцем, научился понимать ее и стал считать самой важной и значимой, важнее даже чем та страна, откуда он приехал.

Песок и ветер, жара и тишина, ускользающие от взгляда животные и обжигающее солнце – кажется не так уж и много, чтобы заполнить жизнь в том критическом возрасте, но ему хватало, и даже сейчас он искренне верил, что освоил и научился многому, гораздо больше, чем его сверстники в городах. Многое из прошлой жизни померкло, уменьшилось, а то и вовсе забылось: Милан, старые друзья, футбольные матчи, походы в кино… и когда началась война, и они вынуждены были вернуться, то пришел к неутешительному для себя выводу, что уже никогда не будет так счастлив, как был на тех пустынных равнинах.