Черное дерево

Тяжелые были те времена. Война, разруха, послевоенные годы. Отец его погиб в Тобруке и пришлось ему одному, как старшему сыну, тянуть всю семью. Работал вначале учеником столяра, затем столяром на мебельных фабриках, поднимавшихся сотнями между Миланом и Комо, и видел, как через его руки проходят сотни дешевых спален, хлипкие столики и кресла, неудобные и изготовленные небрежно.

Потом ему кто–то рассказал о работе на нефтяных месторождениях в Ливии. Но жизнь там была совершенно не такая, какую Марио помнил из своего детства. Там нельзя было бродить по пустыне, высматривая следы, там нельзя было сидеть ночами у костра и слушать рассказы туарегов. Те нефтяные поля были еще одним Миланом, с той лишь разницей, что в тени температура иногда поднималась до пятидесяти градусов.

Но однажды на горизонте возник силуэт одинокого всадника. Он представился как Малик–эль–Фаси из рода «Людей скрывающих лицо», и попросил напиться. Они разговорились, говорили о настоящей пустыне, через которую он шел один, о небольшой кучке храбрецов, посвятивших свою жизнь там, внизу, на границе Чада и Ливии, борьбе с торговцами рабами.

И тут Марио дель Корсо почувствовал, как его воспоминания оживают и он доверчиво последовал за туарегом на встречу со своим детством.

Со временем глаза его опять привыкли различать бредущие вдалеке стада газелей, он вспомнил, как отличить след лисицы от следа гиены. Несчастливые годы, проведенные в Милане, на фабриках и на ливийских нефтяных скважинах, начали забываться, как нечто ненужное, как мусор, как дурной сон, а со смертью матери все «нити», связывающие его с «цивилизованным» миром, были порваны навсегда.

«Множество мужчин остаются детьми до конца жизни, не желая взрослеть.» – прочёл он где–то, что тогда назвали синдром Питера Пена.

Марио дель Корсо был одним из таких. Как бы он хотел, чтобы его жизнь замерла в десятилетнем возрасте…

И сейчас он шел один через пустыню, верхом на своем арегане, выслеживая торговцев людьми, преследуя караваны рабов под палящими лучами африканского солнца, и понимал, что все его детские мечты стали явью, и что он превратился в героя им самим же придуманной истории.

Той ночью, по пути на «Ферму» Зеда–эль–Кебир, он чувствовал себя удивительно легко, можно сказать, ощущал человеком счастливым, и причин тому было много, но самое главное – потому, что Алек выбрал именно его разузнать о судьбе двух пропавших товарищей.

Покачиваясь в седле, он лениво поглядывал по сторонам, тем не менее, не упуская из виду ни единой детали, и одновременно представлял себе, как бы он поступил и чтобы сделал, окажись его друзья в опасности, и тихонько посмеивался сам над собой, над своими фантазиями, о которых предпочитал умалчивать в кругу своих же товарищей, поскольку справедливо опасался их насмешек и иронии.

«В один прекрасный день ты повзрослеешь, Марио, – вздохнул он грустно.– Повзрослеешь и вырастешь, наконец–то, и потеряешь интерес ко всему этому, и вот тогда уже не будет никакого смысла продолжать жить…»

Тени поползли по земле, наступал вечер.

Она открыла глаза, но сразу же зажмурилась от навалившегося на нее чувства отвращения и боли. Рядом дремал Амин. Она припомнила сцены этого утра.

Никогда не могла представить, что человек может чувствовать себя настолько униженным, как она себя ощущала, когда вынуждена была без сопротивления отдаться этому…, притворяясь, что ей нравятся его звериные и похотливые ласки, мокрые губы, всюду проникающие пальцы…

Господи! И как теперь глядеть в глаза Давиду, если однажды мы встретимся опять? И как продолжать жить с такими воспоминаниями?

Она приподнялась, посмотрела на свое обнаженное тело и почувствовала, как лицо запылало от накатившей огненной волны стыда. Поискала взглядом, одежда ее разорванная валялась вокруг того места, где Амин, ослепленный звериной страстью, накинулся на нее и если бы в тот момент к ней вернулась способность мыслить рационально, то она удивилась бы символичности того, что самый интимный предмет из ее растерзанного гардероба лежал под тяжелым ботинком негра.

Она протянула руку, взяла тот кусок ткани и начала одеваться.

Амин сразу же открыл глаза.

– Что делаешь? – спросил он угрожающим тоном.

– Одеваюсь…

– Я еще не закончил…

– Еще нет? Мы не можем весь день кувыркаться на песке, а ночью убегать от Сулеймана…

– Кто–то и не может, но только не я! – гордо заявил негр. – Я уже говорил тебе… Я самый сильный во всем. Кто–нибудь с тобой занимался любовью так, как я?

Не взглянув в его сторону и не удосужившись ответить, продолжила одеваться.

Подобрала с земли порванную блузку, одела ботинки и протянула руку к фляге.

– Осторожней с водой, – предупредил ее Амин. – Больше воды у нас нет, а путь предстоит длинный…

Она сделала маленький глоток, аккуратно завернула крышку и положила флягу рядом.

– Ты мне не ответила.

Она покосилась на него.

– На что?