Черное эхо

– Угу, – отозвался Босх. Некоторое время он находился в раздумье, потом сказал: – Тебя не беспокоит то, как все удачно складывается, одно к одному?

– А должно беспокоить?

Босх пожал плечами. Он бросил взгляд на Уилшир. Тротуар перед пожарным краном был пуст. С тех пор как они вернулись с обеда, Босх не видел белый «форд», который, по его убеждению, принадлежал СВР. Он не знал, ошиваются ли Льюис и Кларк где-то поблизости или на ночь отправились спать.

– Гарри, хорошая детективная работа как раз и сказывается в тех делах, где все вдруг начинает укладываться в схему, – сказала Элинор. – Я имею в виду: нельзя сказать, что в этом деле нам как-то подозрительно быстро повезло. Мы долго бродили впотьмах, прежде чем картина начала проясняться. Но мне кажется, сейчас мы обрели некий контроль над ситуацией. Сейчас дела обстоят гораздо лучше, чем три дня назад. Так что же беспокоиться, если несколько фактов вдруг начали подходить друг к другу?

– Три дня назад Шарки был еще жив.

– Ну, если ты берешь на себя вину за его смерть, почему тогда не винить себя за смерть всякого, кто однажды сделал выбор и кого этот выбор привел к гибели? Ты не в силах изменить эти вещи, Гарри. И тебе не нужно быть мучеником.

– Что ты подразумеваешь под словами «сделал выбор»? Шарки не делал никакого выбора.

– О нет, делал. Когда он выбрал жизнь на улице, он понимал, что может и умереть на улице.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. Он был ребенком.

– Я верю в то, что в мире происходят чудовищные вещи. Я верю в то, что лучшее, что можно сделать на этой работе, – это остаться уравновешенным. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Нам остается только надеяться, что в половине случаев побеждают хорошие парни. И это мы, Гарри.

Босх осушил свой стаканчик, и после этого они некоторое время сидели молча. Со своего места им было прекрасно видно хранилище, словно трон, красующийся в центре стеклянной комнаты. Босху подумалось, что здание, выставленное на всеобщее обозрение, блестящее и сияющее в ярких лучах льющегося с потолка света, будто говорит: «Возьми меня». И вот кто-то собирается это сделать. «А мы собираемся им это позволить».

Уиш взяла в руки рацию, дважды щелкнула и проговорила:

– Первая улица, я Бродвей-один, вы меня слышите?

– Бродвей, мы вас слышим, – послышался в ответ голос Хаука. – Что у вас? Есть новости? – В эфире было много помех, так как радиоволны рикошетили от окружающих высотных зданий.

– Просто проверка. Где вы стоите?

– Мы точно к югу от входа в ломбард. Ясно видим, что ничего не происходит.

– Мы к востоку. Видим отсюда… – Она щелкнула, отключая микрофон, и посмотрела на Босха. – Мы забыли придумать код для хранилища. Есть идеи?

Босх покачал головой, но потом сказал:

– Саксофон. Я видел, как в витринах ломбардов развешаны саксофоны. Вообще музыкальные инструменты, масса.

Она снова включила микрофон.

– Извините, Первая улица, у нас техническая заминка. Мы с восточной стороны ломбарда, видим прямо перед собой пианино. Внутри ломбарда все спокойно.

– Продолжайте наблюдение.

– Бродвей, конец связи.

Босх усмехнулся и покачал головой.

– Что? – спросила она. – Что такое?

– Я видел в ломбардах много музыкальных инструментов, но ни разу не встречал пианино. Кто потащит в ломбард пианино? Понадобится грузовик. Вся наша маскировка теперь полетела к черту.

Он взял микрофон, но не стал щелкать по кнопке передачи, а просто сказал:

– Э… Первая улица, вносим поправку. Это не пианино в витрине. Это аккордеон. Мы ошиблись.