Черное эхо

Она шутливо двинула его кулаком в плечо и велела не брать в голову. Они погрузились в уютное молчание. Дежурства с наблюдением были бичом большинства детективов. Но за пятнадцать лет службы Босху не было в тягость ни одно такое дежурство. В сущности, много раз он даже получал от них удовольствие, когда был в хорошей компании. Он определял хорошую компанию не по беседе, а по ее отсутствию. Если не было нужды болтать, чтобы чувствовать себя комфортно, это была подходящая компания. Наблюдая, как проносятся машины мимо депозитария, Босх думал о нынешнем деле. Он восстанавливал в уме события в том порядке, как они происходили, с самого начала и до настоящего времени. Мысленно возвращался к местам преступлений, заново воспроизводил диалоги. Он обнаружил, что нередко такая ревизия помогала сделать следующий шаг. О чем он вновь думал сейчас – точно раскачивал языком больной зуб, – так это о вчерашнем наезде. О машине, которая мчалась на них. Кому это понадобилось? Что такое важное узнали они на тот момент? Такое, что делало их опасными? Глупый шаг – убить копа и агента ФБР. Ради чего кто-то пошел на это? Потом мысли Босха перенеслись к той ночи, что они провели вместе, – после того, как ответственные лица наконец оставили их в покое. Элинор была сама не своя, она очень нервничала. Больше, чем он. Лежа рядом с ней и держа ее в объятиях, он чувствовал себя так, словно успокаивал испуганное животное. Он обнимал ее и ласково гладил, а она, прижавшись, дышала ему в шею. В этот раз они не занимались любовью. Просто лежали обнявшись. В каком-то смысле в этом было даже что-то более интимное.

– Ты думаешь о прошлой ночи? – спросила она.

– Откуда ты знаешь?

– Просто догадка. Есть интересные мысли?

– Что ж, я думаю, это было славно. Я думаю, мы…

– Я говорю о том, кто пытался убить нас вчера.

– О!.. Никаких. Я думал о том, что было потом.

– О!.. Знаешь, Гарри, я ведь не поблагодарила тебя за то, что ты был так добр ко мне и ничего не требовал.

– Это мне следует тебя поблагодарить.

– Ты славный.

Они снова унеслись мыслями каждый в свою сторону. Привалившись к дверце и положив голову на стекло, Босх сидел, почти не отрывая взгляда от депозитария. Движение на Уилшире было слабым, но равномерным. Люди ехали в клубы или из клубов, которыми изобиловали бульвар Санта-Моника и улица Родео-драйв. В близлежащем «Академик-холле», очевидно, была премьера. Босху казалось, что все лимузины Лос-Анджелеса тянулись в эту ночь к Уилширу. Удлиненные машины всех марок и цветов, шурша шинами, катились мимо одна за другой. Они двигались так плавно, что, казалось, не ехали, а плыли. Они были красивы и загадочны со своими черными стеклами. Словно экзотические женщины в темных очках. Автомобили, созданные именно для большого города, думал Босх.

– Медоуза похоронили?

Вопрос его удивил. Интересно, какой поворот мысли привел к нему?

– Нет, – ответил он. – В понедельник, на кладбище ветеранов.

– Похороны в День памяти павших – это звучит вполне подходяще. Так, значит, его преступная жизнь не лишила его права быть похороненным в такой священной земле?

– Нет. Он заслужил это своими делами там, во Вьетнаме. Ему приберегли там место. Там, вероятно, есть местечко и для меня. Почему ты спросила?

– Не знаю. Просто подумала. Ты пойдешь?

– Если не буду сидеть здесь, наблюдая за этим хранилищем.

– С твоей стороны будет правильно, если ты пойдешь. Я знаю, что он кое-что для тебя значил. В определенный момент твоей жизни.

Он оставил это без ответа, но она продолжала:

– Гарри, расскажи мне о черном эхе. О том, что ты упоминал на днях. Что ты имел в виду?

Впервые он оторвал взгляд от хранилища и посмотрел на Элинор. Ее лицо находилось в тени, но проносящиеся за окном огни осветили на миг внутреннее пространство машины, и он увидел ее глаза, устремленные прямо на него. Потом Гарри опять принялся смотреть на хранилище.

– Тут, в сущности, нечего рассказывать. Просто так мы называли одну из тамошних непостижимостей.

– Непостижимостей?

– Этому не существует названия, мы сами его изобрели. Этими словами у нас обозначалась темнота, сырая пустота, мертвое ничто, которое ты ощущал, когда находился там, один в этих туннелях. Но при этом ты был жив. И тебе было очень страшно. Будто твое собственное дыхание эхом отдавалось в темноте – достаточно громко, чтобы тебя выдать. По крайней мере тебе так казалось. Я не знаю… Это трудно объяснить. Просто… черное эхо.

Она переждала несколько мгновений, потом сказала:

– Я думаю, это хорошо, что ты собираешься пойти на погребение.

– А в чем дело? Что-то не так?

– В каком смысле?

– В прямом. То, как ты говоришь… Как будто так и не пришла в себя со вчерашнего вечера. Как будто… да нет, забудь.

– Я сама не понимаю, Гарри. Наверное, после того, как адреналин схлынул, я просто испугалась. И теперь это побуждает меня задуматься о разных вещах.