Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума

Ещё он прошел тестирование по английскому языку, как сразу объяснили, совершенно формальное и необходимое только для отнесения его к группам начинающих или продолжающих. Преподавательница бегло просмотрела заполненный Олегом листок, задала ему по-английски несколько вопросов, затем завела разговор на какие-то посторонние темы. Олега приучили в школе думать во время разговора по-английски, а не составлять в голове фразы на родном языке, а уж потом ретранслировать их в иностранные, что свойственно подавляющему большинству людей. Поэтому Олег говорил легко и свободно, можно даже сказать, болтал, темы были банальные, и у Олега оставалась даже возможность чертыхаться про себя, естественно, по-русски, другой ячейкой мозга: «Вот ведь пристала! Зануда похлеще этого старичка-хирурга!» В конце концов, преподавательница сказала, что учить его – только портить и зря переводить время, и предложила записать Олега в начинающую группу немецкого языка. Тот немедленно согласился, в его состоянии он согласился бы на что угодно.

Но вот всё позади, в одном кармане лежит вожделенная справка, что он является студентом Химического факультета Московского государственного университета, в другом – билет на поезд до Куйбышева, на завтра, а сегодня можно погулять, осмотреться, как тут и что в районе Университета, где ему предстоит жить в течение ближайших пяти лет. Трудно поверить, но за все две недели, что он практически ежедневно приезжал в университет, Олегу ни разу не пришло в голову обойти Главное Здание. Его лишь немного удивляло, почему этот красивый вход в здание, с колоннами, с широкими и высокими ступенями лестницы, с двумя огромными скульптурными группами студента и студентки[1], почему всё это великолепие носило будничное и несколько непонятное название «Клубная часть».

Теперь он понял – вот он главный вход, с противоположной стороны, ещё более помпезный, но какой-то холодный, ни одна человеческая фигура не оживляла застывший гранит, не сравнить с разноцветным муравейником, вечно копошащимся у «чёрного хода». Олег равнодушно повернулся спиной к главному входу и замер в восхищении перед открывшейся картиной. Влево и вправо привольно, насколько хватало взгляда, раскинулся ухоженный парк с рядами одинаковых, как близнецы, высоких и пушистых елей по периметру. Прямо перед ним отражал небо огромный бассейн, вытянувшиеся в несколько рядов зеленые кувшинки по очереди выбрасывали высоко вверх тонкие струи воды, которые рассыпались на множество искрящихся на солнце капелек. За бассейном раскинулся чуть вздыбленный посередине ковёр гигантской клумбы. И где-то совсем далеко, почти на горизонте, золотились купола кремлёвских соборов и пламенели звёзды кремлёвских башен. Продлевая удовольствие, Олег обошёл бассейн, останавливаясь около каждого бюста, установленного на высоком постаменте, осмотрел все клумбы, улыбнулся: «Маму бы сюда. Есть где разгуляться!» Долго стоял на смотровой площадке, впервые осознавая громадность Москвы (а, казалось бы, всего раз в восемь больше Куйбышева по населению) и несколько скептически посматривая на Москва-реку – этим нас не удивишь, не шире Самарки! Немного поспорил сам с собой, где берег выше: здесь, на смотровой, или в Куйбышеве, у Пушкинского садика. Ни до чего не договорился и решил довериться ногам. Спустился извилистыми тропинками вниз, к самой воде, ноги решили, что здесь всё же повыше будет. «Зато набережная ни в какое сравнение с нашей не идёт. Просто нет никакой набережной!» – уравновесил он. Олег постоял несколько минут у парапета, наблюдая, как в нескольких метрах под ним река бьёт мусором с белыми вкраплениями использованных презервативов в зеленеющий гранит, с удивлением обнаружил, что метрах в ста справа на узкой полоске травы над стекающими в воду ступенями раскинулся импровизированный пляж, усеянный людьми, некоторые из которых с видимым удовольствием бросались в воду. «Сумасшедшие или на солнце перегрелись», – решил Олег и на всякий случай бочком, чтобы не потревожить, обошёл этих людей.

Всего, где был и что видел Олег в тот день, и не упомнишь, но уже в сумерках ноги сами принесли его назад на смотровую площадку – хотелось посмотреть на панораму ночной Москвы, а, главное, ещё раз насладиться видом университета, впитать его в себя на те сорок дней, пока они будут разлучены. Он чувствовал, что университет отныне и на многие годы, конечно, не на пять лет обучения, а именно на многие годы, быть может, на всю жизнь станет и его домом, и его семьёй. Бабушка с дедом, отец с матерью, Аннушка, город Куйбышев, Волга, старая квартира, дача, всё это в его сознании уже отошло в прошлое, было даже немного грустно оттого, что в его будущей жизни им не будет места. Но Олег с юношеской безоглядностью поспешил распрощаться с ними, и вот уже в голове замелькали радужные картинки его будущей жизни, неопределённые, наивные и неизменно счастливые.