Черное море

Тропинка, иногда переходящая в лестницу, зигзагом поднимается вверх по скале от протекающей внизу речки: нужно совершить напряженное получасовое восхождение между черными соснами и азалиями, чтобы достичь монастыря. Он был построен всего в нескольких сотнях футов от вершины, на уступе, уходящем в гору широкой, пологой пещерой. Здесь повсюду развалины, но оставлены они не временем, а ненавистью: выпотрошенные стены келий, нависающие над пропастью, черные провалы в тех местах, где прежде стояли деревянные здания и галереи, вырубленные двери каменных часовен, чье внутреннее убранство было уничтожено вандалами. Самая глубокая пещерная церковь, построенная внутри горной породы, когда‑то была оштукатурена, а затем расписана фресками. Теперь отваливающаяся штукатурка свисает со скалы темными струпьями, выкрашенными в тусклые цвета. Сверху смотрят огромные головы Богоматери и Иисуса Вседержителя, в полутьме можно разглядеть какого‑то из императоров Комнинов со свитой. Все поверхности, до которых можно дотянуться, обезображены граффити, датами и именами – в основном турецкими, но часто, как ни странно, и греческими, оставленными до Katastrofē. Прямоугольные дыры в потолочной штукатурке и длинные вертикальные царапины на стенах отмечают места, где профессиональные похитители искусства при помощи механических инструментов вырезали секции фресок, чтобы отправить их на аукционы Лондона и Нью-Йорка.

Снаружи под ярким солнцем на уступ с высоты нескольких сотен футов падает вода из родника, который находится на краю выступающей скалы. Каждая струя рассыпается в воздухе сверкающими каплями и с грохотом разбивается об уступ. Здесь образовался илистый пруд, над ним – столб с указателем по‑турецки и по‑английски: “Святая вода”. Рядом стоят строительные леса и заграждения, рабочие скатывают мешки с цементом вниз по деревянному настилу: реставрация идет полным ходом. Однако трудно себе представить, как выглядел монастырь Сумела, когда в XVIII веке игумен Христофор и двадцать три его старца принимали посольства с данью золотых монет из самой Молдавии, или когда викторианские ученые из Европы склонялись, щурясь, над манускриптами в монастырской библиотеке (теперь о ней напоминает только вывеска, нарисованная на стене, которая ведет к провалу в тысячу футов), или когда в 1923 году был покинут навсегда.

Никто не знает, когда на этом скальном уступе зародилась обитель. Документ XIV века гласит, что монастырь был основан “Императором, владыкой Востока и Запада”, однако храм здесь должен был существовать задолго до этого времени. Старая легенда о Сумеле гласит, что св. Лука написал икону Богородицы, которую отвезли в Афины, однако Богородица, устав от греховного города, убедила нескольких ангелов устроить ей побег. Она перелетела Эгейское и Черное море, а затем устремилась вниз, чтобы спрятаться в гроте под утесом. Здесь‑то ее и обнаружили два монаха-сыщика, отправленные на ее поиски из Афин – Варнава и Софроний, которые решили не экстрадировать ее обратно в Грецию, а построить новую обитель на горе вокруг иконы.

Первый славный период наступил для Сумелы во времена Трапезундской империи Комнинов. Алексей III (1349–1390) оказывал монастырю особое покровительство, поскольку спасся от бури благодаря заступничеству этой иконы Богоматери. Император оплатил восстановление обители, а в 1361 году взобрался туда, чтобы наблюдать солнечное затмение. Второй период процветания наступил в XVIII веке, спустя долгое время после турецкого завоевания, когда в Гюмюшхане было открыто месторождение серебра. Митрополиты Халдии, региона вокруг Гюмюшхане, взяли монастырь Сумела под свое крыло и оплатили строительство новых зданий, новые настенные росписи и реставрацию средневековых фресок. Они могли себе это позволить, поскольку большинство их происходило из рода Фитианов – семьи, которая получила от султана подряд на разработку серебряных рудников.

Турецкие путеводители, которые продаются на Таксим Мейдане, так рассказывают о Katastrofē 1923 года: “После провозглашения республики греки, жившие в этом регионе, вернулись в свою страну, и монастырь Сумела был эвакуирован и заброшен”. В свою страну? Вернулись? Они жили в Понте почти триста лет! Их понтийский диалект был непонятен афинянам XX века. Их миром был берег Черного моря, а их родственные связи за границей к XX веку были представлены многочисленными эмигрантами из числа понтийских греков, уже осевших в Российской империи – на Кавказе, в Крыму, на землях вокруг Азовского моря.